— Непростая это вещица, зачарованная, — пояснил он.
Я опустила Тишку на стол, поднесла медальон к глазам и придирчиво осмотрела. Носила я его с рождения, даже каждую царапинку наизусть знала, сама не поняла, что нового ожидала там увидеть. Никакой ауры у него не было.
— Обманываешь ты меня, Тишка, — вздохнула я. — Совсем он обычный.
— Не совсем. Удача в нём и надежда. Самое полезное, что смогла тебе мамка в наследство оставить.
— Тоже мне наследство…
— Эх, Сонька, зря не веришь. Он тебе ещё послужит хорошую службу. Ты главное — сердцу своему верь.
— Хороший совет, только мне бесполезный, — вздохнула я. — Если б медальон мог меня отсюда подальше забрать, вот это помощь была бы, а так…
Тишка довольно прищурился, а мордочка у него такая милая стала, словно и впрямь как человек улыбнулся.
Глава 4
Я стояла у двери и вертела в руках медальон в форме сердечка. Со всех сторон рассматривала, к глазам поближе подносила, только ничего нового на нём так и не обнаружила. Цепочка была старая, давно почернела от времени, казалось даже, что она и вовсе — облезла, только я сомневалась, что цепочки такое умеют. Медальон время пощадило, хоть большого смысла в этом и не было. Никакой ценности он не представлял, камень в него вставлен красивый, но и тот, как поговаривали — просто стекляшка. Не в этом состояло самое важное, а в том, что медальон достался мне от матери, лучше него памяти не существовало. Мать моя была с рождения болезной, а потом, после моего появления, тоска её совсем сломала. Отец говорил — зачахла на глазах. Подробностей не раскрывал, правда, я не сразу поняла — почему. Потом догадалась. Боялся он, что я себя винить в этом стану, что со мной она не ужилась. Только бабка мне строго-настрого запретила так думать. Говорила, что мать за моё счастье переживала. Ради меня всё отдала. И я верила. Главной ведьме на добрую половину страны вообще не верить трудновато выходило.
Наконец, я выпустила медальон из рук, он упал мне на грудь, цепочка стукнула по выпирающей ключице. Я невольно погладила её двумя пальцами. Вздохнула. Совсем я похудела, скоро ветер с дороги сносить будет, только с тех пор, как бабки не стало, кусок мне в рот больше не лез. Через силу есть приходилось, и то только для того, чтобы отец не переживал. Даже Тишка не выдержал, принялся мне куски таскать да по ночам на подушку складывать. Говорил, что в неурочное время, когда есть не положено, оно из чувства противоречия лучше помещается, словно желудок вдруг бездонным становится.
— Долго ты ещё будешь искать поводы, чтобы никуда не отправляться? — поинтересовался Тишка из-за моей спины. Вот ведь нахал!
— Да ничего не ищу, вот ещё, — возмутилась я, и в последний раз глянула на медальон.
— Ага, — протянул кот, — передумала заказы брать и решила замуж пойти? Так и скажи, чего тянуть-то. Барскую кухню я по-прежнему одобряю.
Я громко фыркнула и выскочила из дома. Щёки у меня горели, а пальцы показались холодными-холодными. Вздохнула. Всё-таки переживала я гораздо сильнее, чем хотела показывать. Нет, не дождётесь. Ведьмы в нашем роду все как одна сильные и гордые были. И я научусь, никого из них не опозорю.
Тишка из дома так и не вышел, зато на подоконнике снова возник пушистый полосатый бок. Я подошла и не раздумывая ткнула в него пальцем.
— Ты чего это решил ведьмочку одну на первой ярмарке бросить?
— Если б решил, — поучительно доложил Тишка, — уже давно сбежал бы мышей ловить. А я всё жду, когда ты, наконец, пошевелишься. Иди уже, душа моя, иди. Догоню.
— Ладно, — смирилась я.