— Я не была уверена, что ты имел в виду, говоря, что мой первый раз должен быть особенным, но, если хочешь секса в коридоре, давай сделаем это, большой мальчик.
Он резко разворачивает меня лицом к себе, его челюсть сжимается, глаза сверкают.
— Не могла бы ты просто… просто…
Бедняга потерял дар речи. Ох, милый. Что я наделала?
— Просто… помолчи. — Он прижимается своим ртом к моему. Аллилуйя. Наконец-то. Это был долгий день.
Его поцелуй вызывает во мне страсть, разочарование и голод. Его рот и язык заявляют на меня права; его пальцы владеют мной, впиваясь в мои бедра. Легкий укол боли усиливает мое вожделение к этому разъяренному, возбужденному мужчине. Я пытаюсь поцеловать его в ответ, но он не позволяет мне. Он хочет одолеть, забрать, насытиться вместе со мной. От того, как Филипп обрушивает свою силу на мое маленькое тельце, я могла бы прогнуться назад под силой его поцелуя и умолять о большем.
Внезапно он останавливается и тянет меня за собой по коридору.
— Куда мы направляемся?
— Мы идем туда, куда отправляют плохих девочек.
Твою ж мать.
Он открывает тяжелую деревянную дверь, быстро втаскивает меня внутрь, затем поворачивается и запирает за собой дверь. Он уже закатывает рукава рубашки, показывая мускулистые предплечья, когда поворачивается ко мне лицом.
— Выбери паддл.
Я следую за его взглядом к ряду предметов, похожих на ракетки для настольного тенниса, выстроенных в ряд на диване.
— Что?
— Это то, что мне нужно прямо сейчас. То, о чем я пытался рассказать тебе прошлой ночью. Если не можешь справиться с этим…
Меня осеняет.
— О!
Вена у него на лбу подсказывает мне, что я не должна тратить время на вопросы. Я изучаю набор паддлов. Некоторые из них кожаные. У некоторых перья.
— Меня отшлепают?
— Только если ты согласишься.
— Будет больно?
— Только если ты этого захочешь.
— Здесь?
Он отвечает на дополнительные вопросы, и я соглашаюсь. Я доверяю ему.
— Выбирай сам, — говорю я.
— Очень хорошо. Мы начнем с малого. — Филипп берет паддл с розовой ручкой.
— Наклонись и задери юбку.
Я делаю глубокий вдох.
— А потом… кровать?
— Нет, — отвечает он. — Прямо сейчас все, что я хочу сделать, — это трахнуть тебя. Это совсем другое. Но я не собираюсь трахать тебя или заниматься с тобой любовью, пока это проклятое соревнование не закончится.
— Тогда почему?
— Потому что сегодня ты была непослушной девочкой.
— Прости, папочка.
Филипп гладит меня по волосам и говорит:
— У тебя на щеке осталось немного муки.
— Думаю, я немного грязная. Что ты собираешься со мной делать?
Рычание, исходящее из глубины его груди, кажется, заставляет вибрировать всю комнату, и я чувствую это между своих бедер. Его голос низкий и смертельно тихий.
— Наклонись. Подними эту юбку. И держи руки на диване.
— Да, сэр, — отвечаю, прерывисто дыша.
Я делаю, как он велит, наклоняюсь и задираю плиссированную юбку. Воздух холодит мою обнаженную плоть.
Филипп выпаливает проклятие, когда видит, что находится под юбкой.
— Что случилось с твоими гребаными трусиками?!
Мои ладони потеют, когда хватаюсь за кожаный диван и смотрю на него через плечо.
— Глупышка. Должно быть я сняла их где-то по дороге.