Джейс достает из кармана ключ и со скрежетом отпирает боковую дверь. Петли скрипят, противный громкий звук прорезает тишину окружающего двора. Внутри имеются короткий коридор и вторая дверь — современная матовая сталь, резко контрастирующая с ржавым железом входной двери. Она легко открывается, выпуская наружу поток звуков: гул механизмов, возгласы людей, запуск двигателей автомобилей. Весь объект представляет собой здание в оригинальной оболочке склада. Внутренняя конструкция полностью звукоизолирована за счет собственного генератора на солнечной батарее и системы фильтрации воздуха. Никто и никогда не узнает, что скрывается в этом месте.
В воздухе витает запах переработанной бумаги — ядовитый аромат, который мне нравится просто потому, что он является синонимом успеха. Повсюду снуют люди, печатая, вырезая и упаковывая. Погрузчики загружают поддоны с фальшивыми деньгами в грузовики. Большая часть этого товара будет отправлена за границу, а остальное — на отмывание на местном рынке, в Англии. Они будут прокручены через различные предприятия, эффективно сменяясь на чистые деньги, разумеется, за определенную долю. Я иду по фабрике, внимательно изучая каждый этап операции. Когда добираюсь до места упаковки, я беру стопку заметок и внимательно их рассматриваю.
— Останови печать.
Джейс кивает и отходит. Несколько мгновений спустя, стук печатного станка замедляется, перед тем как полностью умолкнуть. Никто ничего не говорит, и я клянусь, что слышал, как где-то на фабрике упала булавка.
Я поднимаю пачку двадцатифунтовых банкнот стоимостью десять тысяч фунтов.
— Они неправильные.
Мой брат подходит ближе, хмурится и берет у меня пачку. Он рассматривает верхнюю банкноту.
— Выглядит отлично.
— Чернила не того цвета. — Он сильнее щурится, поднося купюру практически вплотную к своему лицу.
— Каждая банкнота должна быть идеальной! — кричу я.
Осязаемое напряжение воцарилось на складе. Все были напуганы, от того что это их промах, и они вот-вот столкнутся с гневом Сейнта Кингсли.
Джейс возвращает пачку банкнот обратно в блок, с которого она была взята.
— Никто, кроме тебя, не заметил бы.
В этом и заключалась проблема, когда ты вынужден поручать свою работу другим людям.
Зажав переносицу, я шиплю сквозь зубы:
— Нет, Джейс, они заметили. Зачем делать работу, если не делать ее хорошо? Это не просто бизнес. Это искусство. — И мое искусство было только что скомпрометировано. Я борюсь с чувством слепой ярости, которая вот-вот поглотит меня. Кто-то облажался, и этот кто-то заплатит, потому что это мой бизнес. Мой.
Остальные члены семьи Кингсли торгуют наркотиками и оружием, но я держусь подальше от этого. Пострадавшие люди от этого бизнеса — настоящее темное пятно на душе, и нет никакого удовольствия в том, чтобы созерцать, как смерть пожинает их. Там не требуется мастерства и навыков, а что за жизнь без искусства? Торговать наркотиками или оружием может любой. Люди всегда хотят сбежать от своей дерьмовой жизни и накуриться. Это так… дико.
— Уничтожьте все, что осталось от партии за последнюю неделю. Отзовите ее у отмывальщиков…
— Мы не можем этого сделать. Они перестанут доверять нам.
Гибкая, но тонкая нить, что сдерживает мой гнев, рвется, и я поворачиваюсь к нему, хватаю за куртку и приближаю свое лицо, останавливаясь всего в нескольких дюймах от его лица.
— Нас прикроют, если это расследование наберет обороты.
— Ты же знаешь, что оно никогда не приведет к тебе?