Едва голова коснулась подушки, перед глазами появилась дымка. Она начала засыпать. Подушка, одеяло, простыня пахли Яковом. Это был не запах цветов, фруктов, легкой мороси или удушающей сласти. Это был аромат его кожи. На полупрозрачном флакончике парфюма так бы и значилось: «Аромат Якова».
«Что за бред лезет в голову? – Даня зевнула и осторожно потерла веки. – Засыпаю…»
Свет в комнате погас. Край одеяла сполз с Даниного плеча. Кто-то осторожно потянул его с другой стороны.
«У нас одно одеяло на двоих… Надо было попросить еще…»
Матрас тихонько затрясся, принимая на себя новую тяжесть. Сил открыть глаза уже не было. Даня, едва шевеля губами, пробормотала:
– Принцесса…
– Что? – Яков перешел на шепот. Темнота не терпит шума.
– А ведь ты первый парень…
– Первый?
Даня ощутила касание теплого дыхания на своем лице. Выудив напоследок сознание из сонного морока, она прошептала:
– Первый, с кем я провожу ночь…
А затем ее разум затопила благодатная темнота.
* * *
Спускаться по лестнице оказалось на удивление легко. Ноги едва касались ступеней. Наверное, Даня и не шла вовсе, а летела. Свободное парение. Мягкое прикосновение воздуха, взмах руками, и тело плавно двигалось вперед. Неслышно. Невесомо. Как призрак. Вот только ее кожа не была прозрачной, а обнаженные ступни чувствовали шершавую твердь ступеней. Может, на самом деле она – куколка на веревочках, и некто там, в вышине, повелевает ее трепыханиями?
Дане захотелось проверить степень своей свободы. Она пожелала поднять руку, и рука взметнулась ввысь. Пожелала врезать коленом по воздуху, и левая коленка послушно ушла вперед.
Вот, значит, как. Она все еще хозяйка собственного тела.
Удивительно, но стоять босой на замерзшей лестнице было вполне комфортно. Даня видела белесую наледь на острых краях ступеней, фантасмагорический снежный рисунок на покореженных перилах и поблескивающие в свету заледеневшие лужицы в трещинах по бокам у самых стенок спуска. Лестницу окружал полупрозрачный туман. Вместе с ним в воздухе кружил снежный пух – меланхолично и неспешно. Впереди ступени упирались в матово-белую дымку, за спиной преодоленный путь тоже скрывал туман.
Даня воззрилась на колыхающий подол платья. Чистейший белый цвет, который, наверное, мог загрязниться даже от взгляда. От каждого шага подол взлетал, на миг приоткрывая бедра, и вновь опадал. Воздушное и едва ощутимое. Легче снежного пуха, что оседал на оголенных руках. Без рукавов и на тонюсеньких лямочках. Даня никогда не носила таких платьев. В холодный период она могла надеть короткие платья, спрятав изъяны под слоями колготок с узорами. Но летом – сарафаны и милые платьица? Шорты? Юбочки? То, что могло открыть вид на красивую форму ее длинных ног?
НИ ЗА ЧТО! Запрещено! Нельзя!
Никаких обнаженных ног!
Даня коснулась легкого подола, прогибая ткань к низу. Вот оно. Худший страх. Ничем не прикрытые ноги коварно выпячивали рубцы и шрамы – во всей своей тошнотворной красе, будто забыв, какое это мерзкое зрелище. Ладони огладили колени, и сложенные «лодочкой» пальцы легли на один из шрамов. Как ни старайся, а все не скроешь. Подавив всхлип, Даня хотела присесть на корточки и свернуться в испуганный унизительный калачик, чтобы подол платьица сумел спрятать ее ущербность. Красивое одеяние. Кто бы ни затаился в тумане, пусть видит только красоту.
Порыву помешало ощущение чьего-то присутствия. Обняв себя за плечи, Даня сощурилась, стараясь разглядеть хоть что-нибудь в белесом тумане.