Старушка с невероятной ловкостью выхватывает у меня сумку и обрушивает на меня новую волну крепкой ругани.
Забавно. На орешки мне сегодня досталось и от преступника, и от потерпевшей. Мировая справедливость в действии.
Мне бы уйти поскорее, но, с другой стороны, такое серьезное обвинение требует тщательного разбирательства. Не хочется, чтобы дяденьки с ксивами присвоили мне незаслуженный статус, пока будут расспрашивать о случившемся.
‒ Послушайте, я вам всего лишь ваше кровное вернула, ‒ встреваю в бесконечный монолог разъяренной женщины. Та, к слову, уже не только ругает, но и лупит меня спасенной сумкой. ‒ Я не…
‒ Гадина! Проныра!
Признаю, я малость затупила. Меня никогда еще не обвиняли в совершении преступлений, да еще с такой яростью. Этот одуванчик, маскирующийся под бабусю, такой кипиш подняла, будто я ее теплицу сперла ‒ вместе с элитными помидорами, набором грабелек и шарообразным котом.
А ведь моей вины здесь нет. Я как бы спаситель.
Этакий Дядя Стёпа, только без роста, статуса и записи в трудовой книжке. Но с жуткой тягой к филантропии и склонностью к сердобольности.
Эх, бабуся, бабуся. Какой-то вы не одуванистый одуван. И пирожков мне явно не предложите.
Вздыхаю и готовлюсь к новой попытке достучаться до раззадорившейся особы.
И вдруг та резко затихает. Смотрит на меня исподлобья, буравя мглисто черными глазами, и выдает едва слышно:
‒ Будешь проклята, дитя, за свои злодеяния. И за это отправишься прямиком в АД!..
Глава 3. ЦИЛИНДР И ПРЕЗЕНТ
Очухиваюсь от ледяного холода, окутавшего лодыжку.
Веки тяжелые, а тело словно из ваты слеплено. Терпеливо ожидаю, пока ко мне вернется чувствительность. Глаза открыть не получается и с пятой попытки, но надежды не теряю. Тем более что со слухом у меня все в порядке. Слышу какие-то хлюпающие звуки совсем рядом, но не придаю этому особого значения, предпочтя на время избрать стратегию спрятавшегося под одеялом ребенка. Мне не видно, а значит, и другим меня не увидеть.
Пока тело возвращает себе способность функционировать, размышляю о насущном.
Странно все это. Только что стояла на улице вместе с ругающей меня бабусей, а затем некто наверху вдруг вырубает свет. По крайней мере, мне именно так и показалось. День. Ночь. Смена кадров. И вот я где-то посреди хлюпающего и бурлящего болота ‒ что-то вроде этого подсказывает мне мое воображение, ориентируясь на слух.
Плюс здесь душновато.
И смердит помойкой.
Класс, почти все мои органы чувств активизировались. Осталось прозреть.
Подо мной шевелится что-то громадное. Сидеть достаточно мягко. И чуточку мерзко. Будто на вздувшемся блоке красочного батута, на который со всех сторон давят дети, приподнимая тебя на воздушной массе на добрых два метра над уровнем бренной земли.
Пространство вокруг покачивается. Кажется, что я нахожусь в поезде, который только-только отбывает от станции ‒ медленно и размеренно, но отчего-то не набирая скорость.
Мягкость подо мной пульсирует и перекатывается. Осторожно касаюсь ладонью поверхности. Ощущения странные в той же мере, что и сама ситуация. Кожа чувствует обжигающе ледяной слой, но, если надавить чуть сильнее, холод уступает столь же жгучему жару.
Понятно. Я уселась на слоеный торт из льда и углей. Понятия не имею, как мои округлости еще живы.
Тортик… Кушать хочется.
Конечно, мы с Иришкой только недавно от души налопались, но кто знает, сколько на самом деле прошло времени?
Пробую пошевелить веками, и ‒ о чудо! ‒ я вижу.
Вижу шевелящуюся стенку.
Честно. Прищуриваюсь и вновь убеждаюсь, что мне не привиделось. Напротив меня примерно в метрах трех пространство заполнено сцепленными между собой сегментами прозрачного цвета. Внутри каждой частички пульсирует сияние, похожее на скачущую зигзагами алую искорку, а сама конструкция движется ‒ как будто сразу во всех направлениях. Вверх, вниз, наступает на меня и снова отступает.