Если бы Тесс бережней обращалась с деньгами от продажи их квартиры, то могла бы продержаться еще несколько месяцев, прежде чем придется взять себя в руки в достаточной мере, чтобы найти практику и вернуться к работе.
— Приходите к нам завтра, — предложила Бьянка. — Иен отправится в поход или запрется в своей студии — у него сейчас очередной творческий кризис, — и я покажу вам дом. Жажду компанию, которая не станет на меня рычать.
Тесс нуждалась в новых друзьях, которые не знали о смерти Трева и не смотрели на нее как на сломленную женщину, каковой она по сути и была.
Когда Бьянка ушла, Тесс отнесла кружки к сельской раковине с ее старомодной встроенной сливной доской, сколотым фарфором и ржавыми пятнами, которые не поддавались чистке. Вытирая руки, она заметила неровные кутикулы и сломанные ногти. В отличие от Бьянки, Тесс никогда не станет ничьей музой, если только у художника не будет страсти к неопрятным брюнеткам с миндалевидными глазами, дикими вьющимися волосами и двадцатью фунтами лишнего веса.
Трев говорил, что она со своими темными голубовато-фиолетовыми очами, смуглой кожей и почти черными локонами выглядит земной и экзотической, словно вышла из итальянского кино шестидесятых, которое муж так любил. Тесс не раз напоминала ему, что шевелюрой удалась в какую-то гречанку, которая сроду не прогуливалась плавной походкой по улицам Неаполя в обтягивающем хлопчатобумажном платье, как Софи Лорен, когда ее преследовал Марчелло Мастроянни, но это Трева не останавливало. Он продолжал дразнить любимую выдуманными итальянскими словечками.
Тесс сама была мастерицей посмешить. Она умела развеселить даже самую нервную беременную мамочку. Теперь же не могла вспомнить, как почувствовать веселье.
Она подошла к передним окнам, пытаясь решить, чем заполнить остаток дня. Гравийная горная дорога вилась по склону Ранэвей Маунтин от городка, огибала ее хижину, затем школу и заканчивалась у того, что осталось от старой пятидесятнической церкви. Рядом с Тесс на шатком столе лежала книга Элизабет Кюблер-Росс «О смерти и умирании». Увидев обложку, Тесс внезапно обуял прилив ярости. Она схватила книгу и швырнула через всю комнату.
«Пошла ты на хрен, Лиз, и твои пять стадий горя! Как насчет ста пяти стадий? А тысячи пяти?»
Ведь Элизабет Кюблер-Росс никогда не встречала Тревиса Хартсонга с его мягкими рыжими волосами и смеющимися глазами, его прекрасными руками и бесконечным оптимизмом. Элизабет Кюблер-Росс никогда не ела с ним пиццу в постели, не заставляла его гоняться за ней по дому в маске Чубакки. А теперь Тесс жила в полуразрушенной хижине, на горе с таким точным названием, посреди невесть чего. Но вместо того, чтобы нажать кнопку перезагрузки своей жизни, чувствовала только гнев, отчаяние и стыд за свою слабость. Так уже длилось почти два года. Другие люди оправились от трагедии. Почему у Тесс не получалось?
У Иена Гамильтона Норта IV выдался паршивый денек. Особенно паршивый в целой череде таких же мерзостных дней. Кого, черт возьми, он обманывает? Ничего не складывалось уже несколько месяцев.
Он купил это место в Темпесте, штат Теннесси, из-за его уединенности. Главная улица находилась на коварном двухполосном шоссе с заправочной станцией, баром «Петух», барбекю на вынос, магазином сети «Доллар Дженерал» и зданием из красного кирпича, в котором размещались мэрия, полицейский участок и почта. Вдобавок тут располагались три церкви, подозрительное учреждение, которое именовало себя кафе, и еще несколько церквей, рассыпанных среди холмов.
Новое одноэтажное здание в конце шоссе носило название Центра отдыха Брэда Винчестера. Иен уже узнал, что сенатор штата, Брэд Винчестер, считался самым богатым и влиятельным гражданином города. В былые времена Норт пометил бы здание при первой же возможности — желтые буквы ИГН4 с характерной вплетенной в них горгульей. Вероятно, его бы заодно арестовали. Общественность отличалась весьма ограниченными вкусами, когда дело касалось публичного искусства, особенно в небольших городах. Они все хотели свои фрески, но ненавидели тэги, не понимая, что одного без другого не существует. Но где проходит грань между вандализмом и гениальностью, можно было трактовать как угодно, а Иен давно оставил роль непонятого художника.
Городок был слишком мал, чтобы нарушать природную красоту окрестностей: точно нарисованные акварелью холмы и горы, легкая утренняя дымка, невероятные закаты и чистый воздух. Увы, здесь водились и люди. Некоторые вышли из семей, живших тут поколениями, не считая пенсионеров, кустарей, поселенцев и любителей дикой природы, также поселившихся в горах. Иен стремился свести общение со всеми ними к минимуму и приезжал в город, только если возникала слабая вероятность, что в «Доллар Дженерал» могут появиться так обожаемые Бьянкой английские маффины. В заказе, за который Норт платил целое состояние, чтобы тот доставляли каждую неделю из ближайшего приличного продуктового магазина в двадцати милях отсюда, маффины отсутствовали. Подобное лакомство было чересчур экзотичным для «Доллар Дженерал», а настроения съездить и достать их где-нибудь еще у Иена не имелось.
По дороге к машине он остановился.