Может это я, какая-та неправильная?
Но я устала анализировать свою реакцию на это, тем более что он всё чаще говорил, что заберёт меня насовсем, что я единственная, и несравнимая, и жаркий несравнимый секс, плавили мои мозги.
Верила ли я ему?
Нет, я хотела довериться, всё на том же инстинктивном уровне, потому что когда я перестала сопротивляться, и покорилась, мне стало легче. Я отдала все решения ему, сильному ведущему, и следовала проложенным им курсом, не думая о конечной точке этого пути.
* * *
Наконец-то хлопнула дверь, и я вышла из кухни. Сегодня он пришёл совсем поздно. Я разогревала ужин два раза.
Конечно, спрашивать я ничего не стала, да он и не позволил, быстро миновав разделяющее нас расстояние, молча, притянул меня к себе, и грубо втиснул свой язык в мой рот. Какой-то отчаянный жест, словно не целовал, а воду пил, я еле успевала отвечать. От него пахло бензином, потом, кофе, и той самой туалетной водой, которая воспринималась теперь мной, как личный афродизиак.
Я вцепилась в его твёрдые плечи, чтобы не упасть, потому что он напирал всё сильнее, толкая меня назад. Он часто так возвращался вечером, и сразу тащил меня в кровать. Я и не возражала, вот только сегодня что-то поменялось, словно время пошло быстрее, и нужно спешить наверстать упущенное.
— Руслан, а как же ужин? — пискнула я, успев хватануть воздуха, когда он отстранился чтобы стянуть короткое пальто, со своих плеч, за ним тут же последовала чёрная водолазка, оголяя его наполовину.
— Ты вместо ужина, царица, — прохрипел он, принявшись за мою одежду, и подталкивая меня к столу, который был сервирован к ужину.
Было в его жестах, мимике, глазах, нечто пугающее и в то же время притягательное, заставляющее подчиняться. Снова.
Я только коротко охнула, не успевая за ним. Он быстро стянул с меня его же рубашку, под которой ничего и не было, и уложил среди тарелок на стол.
Вся кожа покрылась мурашками, от предвкушения, и холода гранитной столешницы. Я дрожала, только от одного его чёрного взгляда, когда он неспешно стал оглаживать меня им. Смотрел с каким-то затаенным гневом, снова напоминая мне падшего ангела.
— Руслан, — поёрзала я, — что случилось?
Я не могла не отреагировать, хоть и старалась не лезть к нему в душу.
— Много чего, царица, — ответил он, склонившись, обдавая жаром своего тела, и ярким ароматом кожи, погладил меня по щеке, спустился к губам.
— Но мы об этом говорить не будем. Мы вообще говорить не будем, — продолжил он задумчиво, наклоняясь всё ниже, так что стал касаться меня своей грудью, а ремень на джинсах, вдавился в мой живот, а в промежность упёрлась твёрдая ширинка.
Я несмело, как впрочем, всегда с ним, скользнула ладонями по напряженным мышцам рук, перешла на плечи, пытливо заглядывая в тёмные глаза. Но Руслан не дал долго его разглядывать, склонился к моей шее, и шумно втянул аромат с моей кожи, пройдясь сухими губами, по ключицам.
— Как же ты пахнешь, блядь, — пробормотал он просевшим голосом, и двинулся ниже, к ложбинке между грудей, тут же сжав одну, почти до боли, заставляя меня вздрогнуть. Вторую он грубо втянул в рот, и тут же прихватил зубами сосок. Я опять взвилась, выгнулась, вильнув бёдрами по прижимающейся ширинке, почувствовав, приятное давление между ног.
Заскользила ногтями по мышцам спины, наслаждаясь их твёрдостью и рельефом, подставляясь под новые жалящие поцелуи.
Руслан нещадно оставлял засосы на моей коже. Двигался всё ниже, оставляя цепочку красных следов. Тело потряхивало как лихорадке, а в животе не то, что бабочки, целый табун мотыльков щекотали своими крыльями. Пульс ухал в ушах, сливаясь с нашим хриплым дыханием и моими стонами. Я крутилась и извивалась под ним, выпрашивая большего.
— Как можно быть такой красивой? — хрипнул он, грубо раздвигая мои ноги, водя по влажным складкам пальцами. — Даже тут. Идеальная царица!
Не обдумать, не ответить, я не успеваю, потому что Руслан склоняется, и облизывает горящую плоть. С губ моих срывается стон, наполовину с воздухом, которым я давлюсь, потому что он прибавляет пальцы, толкаясь в податливую плоть, и меня простреливает удовольствием. Я сама двигаю бедрами навстречу его пальцам, захлёбываясь стонами, потому что его язык без устали кружит по чувствительному клитору.