Полинка кивает ей, снимает свой бейдж и, потрепав мальчика по головке, выходит из-за ресепшена.
— Славкин? — машинально спрашиваю я о ребенке.
— Мой, — отвечает она, давая понять, что от Доронина там только материал для изготовления.
Да, Полиночка, похоже, у тебя с ним тоже не сложилось.
Тимошка начинает мяукать еще жалобней, и в этот момент мальчик выглядывает из-за стойки. Его глазки загораются, губки растягиваются в улыбке, обнажая мелкие белоснежные зубки.
— Мама, котенок! — взвизгивает он, спрыгивая с кресла и подбегая ко мне. Протягивая к Тимошке свои ручки, еще не лишенные детской пухлости, он гладит его по шерстке и приговаривает: — Какой хорошенький. На Веню похож.
— У него кот был, — поясняет мне Полинка. — Веня.
Судя по тому, как тянется мальчик к Тимошке, я понимаю, что кот был не так давно и явно умер. Я наклоняюсь к своему котенку, чмокаю его в головку и подаю мальчику:
— Он твой.
— Мама! — еще радостней вскрикивает он, беря подарок. — Мама!
— Окси, не стоит, — беспокоится Полинка. — Он, наверное, дорог тебе.
— Мне его все равно некуда, — вздыхаю я, а мальчишка уже уносит его в комнату для персонала.
— Мама, я дам ему сливок.
— Только подогрей их, — наказывает она ему вслед. — Он у меня такой самостоятельный.
Я обращаю внимание, что у Полинки нет обручального кольца. У меня-то нет, потому что слишком роскошно для Васьки. А у нее почему? Доронин никогда не экономил на подарках.
— Поль, это хорошо, что я тебя здесь застала, — меняю я тему. — Мне с тобой поговорить надо. Найдется минутка?
— Конечно! — В ней загорается неподдельная радость, словно она этого разговора целую вечность ждала.
Полинка приглашает меня в бар-ресторан при отеле, заказывает нам кофе со сладостями, и мы занимаем столик у панорамного окна. Сначала молчим, потом она не выдерживает:
— У тебя все плохо, да? — Я молча киваю, и тут Полинку несет: — Прости меня, Окси! — Она кладет свою нежную ухоженную ладонь поверх моей руки. Я вижу ее профессиональный маникюр и сглатываю ком. А она не сдерживается: вопреки макияжу, дает волю слезам. — Я не знала, клянусь…
— Что мы с ним встречаемся? — Я изгибаю бровь.
— Вы же тогда поругались. Он уверил меня, что в этот раз навсегда. Я, дурочка, поверила. И все как-то само собой произошло… Ты же когда за этого… Василия… — выдавливает она из себя имя моего горе-мужа, — замуж собралась, я себе места не находила. Ты знаешь, что я даже в ЗАГС отправилась, чтобы тебя остановить?
— Не доехала? — усмехаюсь я.
— Да! Я на красный дорогу перебежать хотела и под машину попала… Ничего серьезного, ушибами отделалась, но планы сорвались. Я три дня в больнице провалялась. Там-то о беременности и узнала. В общем…
— Не до меня стало, — вздыхаю я.
— Ты думаешь, я за Доронина вышла? Щас! После его вранья! Знал же, тварь, что нравится мне, и воспользовался этим. Его отец тогда настаивал на свадьбе, уверял меня, что исправит своего охламона. Только наша связь и так тебе жизнь испортила, а строить счастье на чужом несчастье плохая примета.
— Да ладно. Может, и правда, исправился бы.
— Да не исправился! По сей день гуляет кобелина. О сыне уже и не помнит. Ромка бабушку с дедушкой чаще видит, чем папашу.
— Не стоило нам из-за этого козла ссориться, — признаю я, и по моим щекам тоже текут слезы.
Полинка подскакивает, пересаживается на мой диванчик и прижимает меня к себе. Так мы обе плачем, шмыгая носами, а потом начинаем смеяться. Вот дуры же? Еще какие!
— А может, ну его, кофе? Чего покрепче закажем? — спрашивает она, и я киваю.
Снять стресс мне не помешает, как бы странно это ни звучало при пьющем муже.
Полинка заказывает бутылку шампанского и ананас и тащит меня за собой. Берет на ресепшене ключ от свободного вип-номера, наказывает администратору вызвать свою маму, чтобы она забрала Ромку, и мы на лифте поднимаемся на седьмой этаж.