— Тесси.
Она вздрагивает, внезапно защищаясь.
Ее жизнь. Ее ребенок. Ее рассудок.
Позволить кому-то другому разрушить ее лучшие планы? Ни в коем случае. Она этого не допустит. Она пытается понять, как ей быть работающей матерью, а тут еще этот ворчливый человек с горы предъявляет все эти требования, врывается в ее жизнь, заставляет ее напрягаться. Это ее мир, и в него не входит громоздкий дровосек, выводящий ее из равновесия.
— Тебя не было рядом. Не вини меня за то, что я строю планы.
Он провел рукой по волосам. От него исходит убийственная энергия, голубые глаза горят гневом.
— Меня не было рядом, потому что я, черт возьми, не знал.
— А я не знала, где тебя искать, — бросает она в ответ.
Они смотрят друг на друга до тех пор, пока не появляется официантка.
— Перчика? — спрашивает Луиса, протискиваясь между ними с трехфутовой мельницей для перца, похожей на гигантский кальян. Или фаллоимитатор.
Тесси не может с уверенностью сказать, что больше подходит к данной ситуации, потому что и ее, и Соломона здесь трахают. Как они сюда попали? Когда они ушли от приятной беседы и погрузились с головой в грозное молчание?
Все еще глядя на Тесси, Соломон выдавил из себя:
— Нет. — Его руки, лежащие на столе, сжаты в кулаки, костяшки пальцев побелели.
Напряжение режет воздух, как нож.
Передернув плечами, Соломон пытается повторить попытку, после того, как их оставляют в покое.
— А что, если... ...каждое лето...
Она задыхается и проводит ладонью по животу.
— Я не буду отдавать своего ребенка каждое лето.
— Нашего ребенка, — тихо поправляет ее Соломон.
Пристыженная, Тесси смаргивает горячие слезы, беспокойство скручивает ее желудок. Ее нижняя губа дрожит.
— Но. Он еще долго будет маленьким. Он просто не может быть без меня. — Ее руки сжимаются на животе, и она опускает взгляд на крабовый пирог на своей тарелке. Паника перехватывает дыхание и вызывает слабость в коленях. Мысль о том, что она может потерять Мишку. Разлучиться с ним.
— Я не хочу, чтобы он был без тебя, Тесси. Я хочу...блядь. — Резкий взрыв проклятия Соломона заставил ее поднять глаза. Он снова провел рукой по своим черным волосам - его обычная реакция, когда он расстроен, полагает она, - и стиснул стальную челюсть. С выражением досады и злости он спрашивает: — Как, черт возьми, люди это делают?
Она качает головой.
— Я не знаю. Но мы узнаем, хорошо? — Наклонившись, она протягивает руки. — Никаких адвокатов. Пожалуйста? Мы что-нибудь придумаем.
Адвокаты означают, что они в ссоре. Означают, что Мишку втянут в неприятную борьбу за опекунство. Это значит, что кто-то пытается отнять его у нее.
От этой мысли у нее сводит желудок.
Это ее сын. Она не может понять, какую любовь испытывает к Мишке. Может быть, потому что она врожденная. Безусловная. Ее. Он - ее. Она может лучше, чем ее отец. И это так. Никто не отнимет его у нее. И уж точно она никогда не уйдет.
Соломон одобрительно хмыкнул и выдохнул.
Она медленно потягивает свой коктейль, не торопясь анализировать выражение его лица. Она не может его прочитать. Да и зачем? Она едва знает этого человека.
— Ты злишься? — спросила она через мгновение, быстро отставив бокал. — Ты выглядишь сумасшедшим. Твое лицо. ...как будто... ...тает.
Он качает головой, мускул дергается на его суровой челюсти.
— Я не злюсь, Тесси. Я расстроен.
У нее вырывается смешок.
— Ну, я тоже.
Соломон не отвечает. Он молчит. Изучает ее лицо. Но прежде чем он успевает что-то сказать, у нее срабатывает телефон.
Она вскакивает, испугавшись громкой вибрации входящего сообщения.