О боже… Рот просто затопило слюной. И я даже не буду беспокоиться, чтобы подождать возвращения Павла. Аромат одурительный. Белый островок сметаны на красном фоне супа, покрошенная зелень в центре… ммм…
Я беру ложку, размешиваю сметану и с упоением пробую. Надо же, как у мамы. Павел все еще говорит по телефону и смотрит на меня. Но мне все равно. Я получаю истинное наслаждение от еды и даже прищуриваюсь иногда.
Вернулся, смотрит с укором, то на меня, то на свою тарелку с дымящимся супом.
— Простите, я очень голодна. — говорю, делая самые невинные глаза. И между прочим, это чистая правда. Вчера я еле поковыряла рыбу. Утром осталась без завтрака, потому что анализы сдавать. Так что нечего на меня обижаться — я хотела подождать вас, но вы…
Он уже садится напротив. Смотрит четко на мои губы. Протягивает ко мне руку, я стараюсь отклониться.
— Дай уберу. — улыбается — у тебя тут…
Перестаю уклоняться. А он большим пальцем уверенно убирает что-то с моей нижней губы. Надавливает на нее так, что у меня приоткрывается рот и показываются зубы.
В моей голове кто-то остановил время. Сердце начинает стучать в барабаны, а кровь послушно заполняет щеки.
Он держит меня за подбородок, его большой палец все еще на моих губах. Я не делаю попытки вырваться. Кажется я попалась.
Он отмирает, медленно убирает руку, а я невольно потянувшись за ним вздрагиваю.
Тот же палец, которым он вытирал мои губы подносит к своим губам. Он слизывает с него немного сметаны. Сердце танцует ламбаду. А он задумчиво выдает: «вкусно».
Берет ложку, начиная трапезу. Я же восстанавливаю дыхание и стараюсь от него не отставать. Да и зарумянившиеся щеки бы как-то унять, горят пожаром. Мы доели практически одновременно. Следующим блюдом оказались острые ребра в красном соусе.
Аромат был невыносимым. И я глядя на Павла пробую первый кусочек сочного мяса, которое просто сваливается с кости.
О черт!
Кажется я съела самый настоящий кусок адского пламени. В моем рту разгорается пожар похуже, чем в тропических лесах. Горло сковывает мгновенно, кровь бросается в лицо. Я хвастаюсь за шею и пытаюсь вдохнуть хоть немного воздуха, чтобы остудить этот ад во рту.
Не помогает!
Кусок мяса выплевываю обратно в тарелку. Судорожно тянусь за стаканом с водой, и чувствую как из глаз брызжут слезы.
Делаю глоток и кашель накрывает волной. Мне физически плохо. Глаза не меньше пяти копеек.
Вижу как ему весело. Сидит и смеётся, откинувшись на спинку стула. Официант подбегает со стаканом молока, как будто ждал момента.
Я принимаю стакан из его рук и начинаю жадно пить.
Лучше. Уже лучше. Набираю в рот молоко и стараюсь подольше подержать его, прежде чем проглотить.
Чувствую как по подбородку катятся прямо к груди тягучие белые капли молока. Хватаю салфетки и стараюсь стереть все что успело по мне вытечь.
Глаза напротив становятся темнее. Смеха больше нет. Внимательно и жадно смотрят, впитывают меня в эти две бездонные пропасти.
Рядом стоит официант и смотрит испуганными глазами.
— Все нормально, — хрипло выдаю я и опять закашливаюсь. — очень вкусно — страдальчески улыбаясь.
Официант жалостливо поджимает уголки губ.
— Все потому, что гордость тебе не позволила попросить меня о помощи, Маргарита. Этот урок надо выучить.
Он такой чертовски серьезный. Как будто выиграл премию учитель года, и не из-за него я сейчас чуть не отъехала в преисподнюю. Мне обидно до слез. От такой еды точно можно язву заработать. А он сидит, ест с аппетитом и не морщится даже.
Я любила острое. В меру.
Но это блюдо выше всех мер.
— Мне нужно в уборную. — сообщаю я и встаю с места.
Удостоилась только кивка.
Зеркало показывает печальные последствия: капилляры на левом глазу полопались, тушь размазалась, белые дорожки слез тянутся от глаз до самого подбородка. Подтёки от молока тоже на месте.