— Странно. Эти образцы были на месте. Два года тишины. Он погубил двоих изгоев и ждал два года, прежде чем сделать это снова. Что-то новое в формуле… — Уэнсдей открыла справку об эксперименте. — Вот этого компонента раньше не было.
— И ты знаешь, что это? — спросил Донован, всматриваясь.
— Нет… Но можно узнать. Просто нужен химик. У нас в Неверморе целый штат высококвалифицированных преподавателей, которые могли бы сделать заключение, — собрала она бумаги. — Поехали!
— Ладно… Ладно, Аддамс. Поехали, — направился за ней Донован. — Какая ты шустрая.
— А Вы крайне медлительны для шерифа, — констатировала она, присаживаясь в его машину и пристегивая ремень безопасности. Донован лишь молча покосился на неё и направился в путь.
В Академии они связались с одним из преподавателей. Доктором наук мистером Крэнстоном.
— Этот компонент — что-то ранее неизвестное… Вряд ли такая генная разработка может попасть в обычную психиатрическую клинику, мистер Галпин.
— То есть? Что Вы хотите сказать? — спросила Уэнсдей, уставившись на него.
— Я хочу сказать, что это генная инженерия, и это другой уровень. Я такого даже не видел. Эти компоненты есть только в Правительстве, — указал он пальцем на бумагу. — Как Вы сказали, его фамилия?
— Хэндриксон. Джон Хэндриксон, — ответила она, нахмурившись.
— Тогда всё ясно. Стивен Хэндриксон сидит в департаменте здравоохранения, скорее всего, это его сын.
И тут пазл сложился. Хэндриксон Джон не просто проводил эксперименты над изгоями, он намеренно собирал образцы цепочек ДНК для своего папаши, убивая при этом невинных людей.
— Сукин сын. Вот куда ушли образцы, — по её коже неприятной волной пробежали мурашки. — Вот ведь ублюдок!
Уэнсдей взбесилась настолько, что хотела выследить его и отрезать ему пальцы. Она буквально сразу рванула к выходу, но Донован перехватил её.
— Ты не понимаешь?! Уэнсдей, так не работает. Есть люди, до которых не дотянуться!!! — закричал на неё Донован сердитым тоном.
— И что теперь, сидеть, сложа руки, пока Тайлер лежит в могиле?! Да ну, нахер, Донован!!! — выплюнула она в гневе.
— Какие же вы с ним упертые бараны, одинаковые!!! — ударил он ладонью по стене. — Пойми, я тоже был таким. Думал, что всё подвластно. Думал, что мир узнает о справедливости. Я во всё это верил, Уэнсдей. Но мне сейчас пятьдесят один год, я нихрена не добился. Я — вдовец, и мой единственный сын лежит в земле. Думаешь, я верю сейчас во что-то?! В Бога, в Дьявола, в справедливость, в сраный значок, которому служил тридцать с лишним лет?! Нет, я не верю! И я говорю тебе! Послушай! Если эти образцы были нужны для Правительства США, а ты этого никогда не узнаешь, то ты ровным счётом нихрена не докажешь, девочка!!! — из глаз Донована потекли слёзы, как и из глаз Уэнсдей.
— Не учите меня, как набивать шишки, я умею и сама, — разревелась она сильнее, и он крепко обнял её, прижимая к своей груди.
— Я знаю, как сильно ты его любила, дочка, я это знаю. И знаю, как он любил тебя. И это больно. Больно так, что не можешь дышать. Ведь я тоже терял любовь, но у меня оставался сын. А теперь у меня никого нет. Его больше нет, — сжал он руками её маленькое тело, пока его трясло. Так, в Академии Невермора, прямо в коридоре они прекрасно понимали, что не справятся с тем, что узнали. Что нависло над ними грозовым облаком и не давало дышать… Уэнсдей шмыгала носом, задыхаясь.
— Если я не могу выйти наверх. Если я не могу предотвратить это. Я просто убью этого жалкого докторишку, — ответила она грозным тоном, чем вызвала у Донована нервный смех.
— Прекрати так шутить, милочка. Я знаю, что ты жуткая, но ты — не убийца. Мой сын поэтому и связался с тобой. Ты делала его лучше, — сказал он, вытирая с её щек слезы.
— Ваши руки пахнут сигаретами, — промолвила она сдавленным тоном, и он остановился.
— Извини.