— Я испугалась, — закрыла Уэнсдей глаза, пытаясь скрыть дрожь.
— Ну-ну, моя бомбочка, всё в порядке, я жив… Не плачь, — прижал он её к себе, пока она тряслась. В последнее время она вообще забыла, что значит проявлять эмоции, стараясь давить их в себе и никому не показывать.
— Всё внутри болит… Если бы я потеряла и тебя, — побежали слёзы по её щекам, и Гомес тут же вытер их, ужасно переживая за дочь.
— Я знаю… Это непросто, — ответил он уставшим голосом. — Мой ворон, тебе нужно жить дальше… Рана в твоём сердце не заживает, а просто гниёт.
— Я не хочу жить дальше. Только вы с мамой дарите мне надежду на то, что любовь не умирает. Она заставляет бороться за жизнь. Как ты борешься, — сказала Уэнсдей, поглаживая отцовскую руку.
— Иногда нужно дать себе шанс, дорогая, — сдавленным тоном промолвил Гомес. — Пожалуйста… Дочь… Я очень хочу проводить тебя под венец, пока я ещё жив.
— Не говори так, отец, — сжала она его руку сильнее. — Ты ведь не оставишь маму? Она не выдержит…
— Иногда судьба не спрашивает, Уэнсдей. Я не знаю, сколько мне осталось, но моё сердце барахлит, — сказал он, закашливаясь.
— Вот, возьми. Попей воды, — сказала она, протянув ему стакан.
— Спасибо. Врач сказал, что операция поможет на некоторое время, но нужно быть готовым к негативным последствиям, — предупредил он, и Уэнсдей нахмурилась.
— Пожалуйста, не говори маме, — покачала она головой. — Она не переживёт этого.
— Я сказал то же самое врачу. Мы ей не скажем, — подвел Гомес палец к губам и промолвил. — Тсссс… Наш секрет.
— Отец… Я хочу быть честной… Я не смогу. Ксавье — добрый парень. Но он — не Тайлер… — опустила она взгляд в полном душевном разломе.
— Я знаю, дочь… Но он просит твоей руки уже целых пять месяцев. И дело не в том, что я отказываю, он просто хочет вновь попытаться. Ведь любит тебя, — сказал её отец, аккуратно приподнимаясь выше. — Дочь… Что бы ты ни выбрала, мы рядом, но хочу тебе сказать, что сильная взаимная любовь бывает только раз в жизни… И только в самом необыкновенном случае — дважды. Поэтому… Нужно беречь то, что имеешь.
— Я поняла, отец… Я пока побуду с тобой. Здесь. Можно? — положила она голову на его руку, как маленькая. Словно ей снова было пять лет. Они сидели так около часа, болтая по душам. У Уэнсдей внутри разрасталась гангрена. Ей было больно за себя, за своих родителей, за несправедливую и жестокую жизнь, которая разрушала всё хорошее, что у неё было. И обратно они с Ксавье ехали с траурными лицами. Но Уэнсдей знала, что их ждёт разговор. Тяжело было только начать.
— Спасибо тебе… Если бы не ты, — посмотрела она на него блестящими от эмоций глазами.
— Твой отец — сильный мужчина. И это, в первую очередь, его заслуга, — промолвил он, глядя на дорогу.
— Я знаю, что была недостаточно благодарна… — начала она говорить, но Ксавье перебил её.
— Не нужно так говорить. Ты не обязана быть благодарна. Тебя никто ни к чему не обязывает. Я бы никогда не радовался отношениям с тобой, если бы это была простая благодарность, — ответил он, повернув к ней свой обеспокоенный взгляд. — Надеюсь, там всё же не только это…
— Нет, не только, — сказала она, положив ладонь на его плечо. — Мой отец и мама очень любят друг друга. И мне больно смотреть на то, что с ней творится, когда ему плохо.
— Поверь, мне тоже. Но так же мне больно смотреть и на тебя. В последнее время ты особенно замкнута. Надеюсь, причина тому — не я, — признался он, заставив её задуматься.
— Нет, — резко помотала она головой.
— Хорошо… Уэнсдей, я тебя люблю, — сказал он, притормаживая возле её дома. — И, да, можешь не отвечать.
Уэнсдей промолчала и вышла, направившись внутрь, сняла пальто и присела у камина. К ней тут же прибежал Октавиан, улёгшись мордочкой на уставших ногах. Набрав номер начальника, она сообщила ему, что всё обошлось, отец в больнице после операции, и мистер Кейс разрешил ей не выходить на работу завтрашним днём. Отношения с коллективом были хорошими, поэтому она не переживала за возможные неудобства, а просто сидела и обдумывала свою жизнь.
— Посиди со мной, — промолвила она, когда Ксавье проходил мимо.
— Конечно… Я хотел сделать тебе горячий чай, — застрял он на входе в кухню.