Мои крылья.
Мои крылья.
Это казалось нелепой шуткой. Как чертово чудо. Сколько раз я мечтала, чтобы они у меня были? Сколько раз я смотрела на небо и мечтала дотянуться до этих звезд, как это делали вампиры?
У меня болели щеки, ведь я так сильно улыбалась. Я немного засмеялась, это был звук, который я не хотела издавать.
А потом вдруг…
Внезапно…
Моя грудь сжалась, сопротивляясь волне чего-то гораздо более сложного, чего-то, что проглотило мою радость одним глотком.
Я сделала еще один вдох, и вместо смеха на этот раз вырвался придушенный всхлип, который вырвался прежде, чем я смогла его остановить. Когда я вдохнула, он пронзил меня, как зазубренный нож, уродливый и задыхающийся, раскаленный докрасна подавляющей, обжигающей силой моего гнева.
Я снова оказалась на земле.
Я едва услышала, как Райн выкрикнул мое имя. Едва почувствовала его руки на своих плечах, как он тут же оказался рядом со мной, склонившись.
— Что случилось, Орайя? Что случилось?
Он говорил с такой грубой, уязвимой заботой, голос был низкий и успокаивающий. Эта забота вонзила нож в мой желудок.
Я проглотила свой следующий всхлип и преуспела лишь наполовину.
— Как ты узнал?
Я не поднимала головы, не смотрела на Райна и не позволяла ему смотреть на меня. Слова были так изуродованы, что я не знала, как он вообще их понял.
— Что? — спросил он мягко.
— Как ты узнал, что я смогу это сделать?
— Я просто… знал. Ты наполовину вампир, и очень сильный. Ты создана для полетов. И я снова и снова видел, на что ты способна. Это было просто…
Очевидно.
Ему не нужно было заканчивать. Я поняла его.
Райн, мужчина, который знал меня меньше года, увидел во мне этот потенциал. И именно он — мой враг, тот, у кого были все основания для того, чтобы посадить меня в клетку, — открыл мне дверь, чтобы я овладела этой силой.
Это правда, с которой я не хотела сталкиваться, теперь смотрела мне в лицо, ее невозможно было игнорировать, как бы крепко я ни зажмуривала глаза.
В темноте я увидела Винсента в ночь бала в честь испытания Третьей четверти луны, когда мы танцевали вместе. В тот вечер он был так нехарактерно сентиментален. Был таким нежным.
Я спросила его тогда, почему он никогда не брал меня с собой в полет.
И я вспомнила сейчас, так же ясно, как если бы он стоял передо мной снова, что он сказал:
Последнее, чего я хотел, это чтобы ты вообразила, что можешь летать, и начала бы бросаться с балконов.
Я начала задыхаться:
— Он знал.
Он знал. Он всегда знал.
Это не было связано с моей безопасностью. Он не хотел, чтобы я прыгнула, потому что не хотел, чтобы я узнала, что могу поймать себя.
В ту ночь он был так сентиментален, потому что знал, что собирается отдать приказ об уничтожении Салины. Он знал, что собирается убить любую надежду на то, что я смогу найти хоть какую-то семью, которая у меня осталась.
Он знал, что собирается солгать мне, и он знал, что потеряет меня из-за этого.
Он знал все это.
— Он знал. — Слова вырвались из моего горла, сотрясаемого слезами и неровными рыданиями. — Он знал, и он никогда… никогда не говорил мне, никогда… почему?
— Никто не может ответить на этот вопрос, — сказал Райн.