— Ты замужем? — спросил как-то раз, лежа с закрытыми глазами, натянув простыню до подбородка. Спросил как бы невзначай, но выдавая интонацией важность вопроса.
— Не совсем. А почему ты спрашиваешь?
— Так… Что значит «не совсем»? Разведена? Или собираешься?
— Если замужество — это регулярный секс, крем на лице ночью и гулянье с собакой утром, — то я замужем.
— Не понял. Ты так всегда странно говоришь.
— Штампа в паспорте у меня нет. Любовники, необходимость мыть посуду и опасность забеременеть — есть.
— Любовники? — Он напрягся, а я улыбнулась, подумав, что ревность будет его неотъемлемой чертой, как любовь к чесноку и терпким дешевым туалетным водам, — он такой экспрессивный.
— Ну, ты же мой любовник, верно?
— А… Ну да.
Когда он в порыве страсти выкрикнул хрипло, что хочет, чтобы я вышла за него замуж, я подумала, что это случайность. Но после того как все было кончено, он уже серьезно, спокойно и тихо спросил:
— Ты правду ответила?
— Что?
— Ты ответила «да», когда я сказал, что хочу на тебе жениться.
Я усмехнулась. А потом почему-то неожиданно увидела себя в роскошном белом платье — коротком, облепляющем тело, как вакуумная упаковка. Увидела свои яркие губы, и светлые волосы, развеваемые ветром, и взгляды мужчин, сожалеющие, восхищенные, вопросительные. Увидела маленький круглый букет, кидаемый в толпу людей без лиц, и чьи-то руки, подхватывающие его, и услышала хлопки пробок шампанского, банальные и оттого особенно необходимые. И, стерев презрительную усмешку с лица, обращаясь больше к самой себе, чем к нему, пробормотала: