— Что-нибудь еще, мисс?
— Запах. Я почувствовала что-то. В его дыхании, — но я не смогла определить, что. — Мята? Возможно, перечная мята? Простите, все произошло так быстро…
Они задали еще несколько вопросов о вечере, встретила ли я каких-нибудь подозрительных людей в баре, о Лэнсе, а затем они упомянули Рема, и теплое, а затем холодное болезненное ощущение накрыло меня. Что за противоречивость, прямо как мы.
— Я понимаю, он вспыльчивый.
Мои глаза широко открылись, и я перевела взгляд с одного офицера на другого. Я начала мотать головой.
— Нет. Боже, нет. Рем никогда не сделает мне больно, — ну не физически, по крайней мере. — Боже. Да я узнаю его где бы то ни было.
— Мисс, вам нужно успокоиться. Мы не говорим, что он подозреваемый. — Женщина-офицер взглянула на своего напарника, и я могла снова слышать бешенный ритм на моем мониторе. — Мы задали ему несколько вопросов. Вот и все. Свидетель утверждает, он проявил жестокость в баре… — она посмотрела вниз в свой блокнот и перелистнула назад несколько страниц… — «Лавина». Собственности вашего брата. Он был расстроен из-за вас? Верно?
— Нет. Ну, да. Это не то, о чем вы думаете. Рем и я…
Дверь распахнулась.
— Выметайтесь! — Рем встал в дверном проеме, все еще одетый в ту же одежду, что и прошлой ночью. Волосы в беспорядке и следы крови на его футболке — моей крови. Я никогда не видела его таким измученным и совершенно, ну… в хреновом состоянии. Он был бледный, с черными кругами под глазами, и жесткие линии портили его лицо. Он выглядел устрашающе. Действительно устрашающе, но все же, думаю, это было лучшее, что я когда-либо видела.
Офицеры выглядели ошеломленными его требованием, а затем девушка-офицер закрыла с хлопком свой блокнот и собиралась что-то сказать, когда мой врач появился рядом с Ремом. Доктору не пришлось что-либо говорить; офицеры знали по его появлению, что их попросят уйти.
— Спасибо, мисс. Будем держать вас в курсе.
Они замешкались у двери, и я не могла видеть их лиц, но я видела Рема, и у него был устрашающий взгляд. Затем они толкнули его, чтобы пройти и ушли.
Рем сказал что-то доктору, пожал руку, и затем доктор тоже ушел.
Рем шел к кровати четыре самые долгие секунды моей жизни. Просто видеть его было подобно тому, как в детстве я укутывалась в свое любимое одеяло, каждый вдох успокаивал, поскольку мои легкие наполнялись теплотой. Он сел в кресло рядом с кроватью, и пока он держал голову склоненной, он скользнул руками в мою. Наши пальцы переплелись и обвились вокруг друг друга, затем он наклонился вперед и прислонился лбом к кровати возле моих бедер.
Приглушенный звук его шепота накрыл меня, как брызги дождя.
— Детка.
Я закрыла глаза, положила свободную руку ему на голову, пальцами скользнула в его волосы. Долгое время мы оставались в таком положении, единственными звуками в палате были наше дыхание и устойчивый писк монитора.
Так я провалилась в сон, с рукой Рема в своей, склонившись, его лицо уткнулось в свободное место сбоку от меня. Когда я проснулась, его не было, и я подумала, что вообразила его тут, пока не увидела записку в своей ладони. Она гласила: «я никогда не оставлю тебя».
— Кэт, — я подняла взгляд и увидела Джорджи и Эмили с другой стороны палаты у букетов цветов. — Ты проснулась. О мой Бог, мы думали, ты никогда не проснешься. — Эмили подбежала и обняла меня, и я вздрогнула, когда мягкая прядь ее волос прошлась по моей щеке. Она заметила это и немедленно отпрянула назад. — Прости, я только хотела обнять тебя.
— Тебе придется затаить дыхание, потому что я тоже хочу тебя обнять, кексик, — сказала Джорджи, оттолкнув Эмили в сторону и придвинувшись ближе. — Боже. Посмотри, что этот ублюдок сделал с твоим лицом.
— Джорджи! — выругалась Эмили.
Я знала, что это не может выглядеть хорошо, и внезапно мне хотелось узнать, что Рем думает об этом. Теперь у меня шрамы на лице; он больше не сможет называть меня красавицей, это уж точно. Я сжала в кулаке записку.
— Спасибо, хоть, что он не изнасиловал тебя. Боже, он прикасался к тебе?
— Джорджи, — остановила ее Эмили. — Уверена, Кэт сейчас не хочет говорить о том, что случилось.
Или когда-либо. Я съежилась, заболел живот, и все от воспоминания того, как интимно его руки прошлись по мне. Я до сих пор слышу хлопок его резиновой перчатки, когда он снимал ее, прежде чем прикасаться ко мне.
Джорджи оживленно говорила, размахивая руками и расхаживая туда-сюда.