Поначалу они выяснили, что им есть о чём разговаривать. Малфой благодаря Нарциссе был неплохо знаком с магловской классикой, и однажды он до трясущихся рук Грейнджер спорил с ней, что мистер Дарси — просто напыщенный болван, который не мог определиться с тем, что ему нужно от Элизабет. Драко, конечно, думал совсем не так, но его слишком уж завораживал вид бушующей гриффиндорки. А после он и сам постепенно заметил, что она начинает тянуться к нему, как и он к ней.
Чернила постепенно приобретали очертания кабинета, в котором шестикурсники тренировались аппарации, а в свободное время — в дуэли.
По другую сторону подиума стояла Гермиона, которая с чрезмерным остервенение бросила в него невербальное заклинание, а высокая фигура Малфоя отлетела в противоположную сторону, пробивая ограждение.
— Ты меня точно угробишь, — сдавленно охая, простонал его голос из-за подиума.
Гермиона бросилась к нему, преодолевая расстояние от одного конца лунного ковролина до другого, спрыгивая вниз.
— Сильно ушибся? — в её голосе сквозило такое волнение и беспокойство. Глаза округлились от страха, пока она пыталась понять, насколько сильным был ущерб и стоило ли бежать за помощью к мадам Помфри.
— Смертельно, — голос молодого Драко исказила ухмылка, а разгневанная Грейнджер ударила его ладонью в грудь.
И когда её макушка скрылась за подиумом, Драко даже не нужно было подходить ближе, чтобы понять, для чего его рука зарылась в её бешеные кудри. Он и так детально мог воспроизвести в голове их первый поцелуй, для этого и Омут не был нужен. Ноющая пустота внутри отчаянно желала поменяться местами с той молодой версией, чтобы прожить эту жизнь иначе. Слишком многое пошло наперекосяк.
Его вновь закрутило по ветви воспоминаний, которые играли краткими вспышками, в которых самым ярким было лицо Гермионы, светящееся от счастья. Этой энергией могли бы отапливать целые страны, а в своих же глазах он вряд ли когда-то видел такое спокойствие. В этом было его счастье. Никаких дрожащих рук, затравленных серых глаз. Мягкая улыбка и просто до одури влюблённый взгляд, словно он под действием сильного дурмана.
Всё равно что смотреться в зеркало Еиналеж. Он в полной мере ощущал всё, что видел, но не имел возможности коснуться. И каждая такая вспышка привлекала его внимание.
Вот Грейнджер подскакивала от восторга, когда он, краснея, как никогда в жизни, протягивал ей подарок на Рождество. Он помогал ей застегнуть на шее тонкую цепочку, на которой висела маленькая звёздочка. Потому что она — звезда в его созвездии. Не будет её — и созвездия не будет. Он, если честно, никогда не понимал прелести таких крохотных безделушек, но, увидев его в магловском магазине, почему-то был титанически уверен, что это ей понравится гораздо больше, чем что-то более вычурное. И ведь не прогадал.
В другой вспышке он признался ей, что уже давно влюблён. И, ожидая ответного признания, неуверенно косился на Грейнджер. А она просто взяла и расплакалась. Тогда Драко принял это за отказ, но она начала убеждать его, что просто расстроилась из-за того, сколько времени они потеряли, заигравшись в межфакультетскую войну. Призналась в том, о чём уже давно знала лишь её лучшая подруга.
Затем она выбиралась по ночам из гостиной Гриффиндора, прокрадываясь в закрытый коридор на четвёртом этаже, хотя они вот-вот разошлись после дежурства. Потому что прекрасно знала, что он будет ждать её там. Что она, как и во многие ночи до этой, будет довольно жмуриться, сидя перед Драко, пока он водит кончиками пальцев по её едва заметным веснушкам. Словно пытаясь запомнить расположение каждой из них. Она тихо смеялась, пока он выцеловывал каждый миллиметр её носа, щёк и подбородка, шепча какие-то совершенно глупые комплименты, от которых Гермиона краснела и тех же самых веснушек уже совсем не было видно.
В новой вспышке двое с враждующих факультетов сбежали в Хогсмид, поселившись в небольшом номере «Трёх Мётел». В школе объявили внеучебную неделю, а каждый из них клятвенно заверил своих друзей, что отправился навестить родителей. Те восхитительные семь дней вдали от всех стали чередой из десятка его и её «впервые». Малфой видел, как его собственные неуверенные прикосновения постепенно становились смелее, пока его прошлая версия понимала, как устроено это гриффиндорское, тёплое, податливое и любимое тело. Он был готов молиться Мерлину, чтобы воспоминания зациклились на этом моменте. Чтобы он на всю жизнь остался сторонним наблюдателем своего ушедшего счастья.
Но светлая картина погрязла в чёрных кляксах, а перед ним появились красные и заплаканные карие глаза.
— Так ты принял её? — Гермиона закрывала лицо руками и плакала, даже не стараясь сдерживаться. Наверняка в любой другой ситуации или с любым другим человеком она лишь гордо подняла бы голову, не выказав ни единой эмоции. Но он сам был в этом виновен. Не стоило даже начинать. Не стоило идти на поводу у своих чувств. И уж точно не стоило поступать подобным образом.
— Это был очевидный исход, Грейнджер, — холодно произнёс Драко. — Я всегда помнил, где моё место, а где твоё.