— Девон! — кричит Габриэль.
Он легкими, решительными шагами входит в дом, оставляя позади кровавую бойню, умирающие тела, плач. Он игнорирует все это, как человек, который видел смерть и называет ее другом.
— Опусти меня, — толкаю я его.
Он смотрит на меня, переводя взгляд на кровь, просачивающуюся сквозь пальцы, зажавшие рану на моей руке, на окровавленное платье, на капельки крови, попавшие на открытый участок моего живота, на грудь и ребра.
— Девон! — снова кричит он.
Мужчина бежит к нам, кровь на его лице и руках.
— Линкольн! — кричу я.
— Он в порядке, Амелия, — мгновенно успокаивает Девон. — Не ранен. Это не его кровь.
Он осторожно убирает мои пальцы от раны, и с моих губ он срывается хныканье. Габриэль оттаскивает меня от него.
— Не трогай ее, мать твою.
Девон вздыхает, говоря: —Габриэль, отдай ее мне. Я исправлю это.
— Отпусти меня! — шиплю я на Габриэля, толкая его в грудь. — Убери от меня свои руки!
Он смотрит на меня, в его огненных глазах появилась мягкость, которую я не хотела видеть.
Я обнажаю зубы, он хмыкает в ответ и отпускает меня, удерживая до тех пор, пока Девон не берет меня за руку.
Всю дорогу я чувствовала, как его взгляд прожигает дыры в моей спине.
Глава 12
Амелия
— Тебе повезло, — бормочет Девон, его лицо — маска сосредоточенности, пока он накладывает швы на мою руку. — Еще несколько дюймов, и она бы прошла насквозь.
Я отвожу взгляд от Линкольна, который играет с какими-то блоками посреди пола, рядом с ним лежит выброшенная тарелка с печеньем.
— Повезло? — я насмехаюсь. — В этой ситуации нет ничего удачного.
Девон отводит взгляд от моего плеча. Пуля задела мою руку, оставив глубокую рану, на которую пришлось наложить швы, но она не прошла насквозь, и ничего не было повреждено. Я ничего не почувствовала после того, как Девон ввел анестезию, хотя ощущение того, как он вводит в меня иглу, было неприятным.
Я была вся в крови и грязи, но, кроме руки, со мной все было в порядке. На Линкольне не было ни царапины благодаря Девону и матери Габриэля, с которой мне еще только предстояло познакомиться.
Я понятия не имела, что происходит за пределами этой комнаты, хотя слышала крики и приказы, гнев, излучаемый Габриэлем и Ашером.
Сколько человек погибло? Сколько раненых?
— Не думай об этом, — шепчет Девон, откладывая инструменты.
— Что?
— Я вижу, Амелия, это выражение твоих глаз, ты думаешь о мертвых.
— Как же иначе?
Он пожимает плечами.
— Когда ты видишь это, сталкиваешься с этим почти ежедневно, это просто одна из тех вещей, с которыми учишься жить. Смерть неизбежна.
— Ты прав, — соглашаюсь я. — Это так, но большинство предпочло бы простую смерть, а не ту, что полна кровопролития и криков. Большинство из тех, кто умер сегодня, ожидали бы вернуться домой сегодня вечером.
— Ты считаешь, что кто-то из присутствующих здесь сегодня гостей — хорошие люди, Амелия?
— Здесь были городские чиновники! — возражаю я.
— И они самые коррумпированные из всех! — спорит Девон.
— Как?
Он закрывает рот, качая головой.
— Когда Габриэль захочет ввести тебя в курс дела, как управляется этот город, он сможет тебе рассказать. Держись подальше от неприятностей, — он закрывает свой набор и начинает уходить. — И переоденься, Амелия, ты вся в крови.
Он оставляет меня наедине с Линкольном, и я опускаю взгляд на испорченное платье, рукав, где был сделан порез, чтобы Девон мог добраться до раны, и кровь на моей коже. Я избежала одной беды, но попала в другую.
Я встаю и иду к Линкольну, поднимаю его с пола как раз в тот момент, когда открывается дверь.
Вошла женщина, с которой Линкольн сидел на церемонии. Мать Габриэля.
Несколько секунд мы смотрим друг на друга. Она была красивой женщиной, темные, почти черные волосы с серебристо-белыми прядями свисали прямым занавесом вокруг ее лица. У нее были глубокие карие глаза, вокруг них были складки, но они скрывали в себе много мудрости и доброты. Но была в них и суровость, особенно вокруг рта. Она была стройна, элегантно одета в бледно-голубое платье и белые туфли на каблуках, ее кожа была загорелой.