Что-то мокрое попадает мне на лицо, затем еще раз, прежде чем я ощущаю вкус соли на языке.
Мне удается отстраниться, тяжело дыша. Амелия снова придвигается ко мне, пытаясь поцеловать, но мне как-то удается сдерживать себя, когда все, чего я хочу, — это взять ее и полакомиться ею.
— Амелия! — она отворачивает лицо. — Амелия.
Я беру ее за подбородок, заставляя посмотреть на меня, и вижу, как слезы стекают по ее лицу, скользят по опухшим и покрасневшим губам. Я осторожно обхватываю ее руками, помня об ушибленных ребрах.
— Leonessa mia, — я мягко отталкиваю ее, укладывая на спину.
Верхняя половина моего тела следует за ней, пока я не склоняюсь над ней, мой вес удерживается на руках, расположенных по обе стороны ее тел.
— Я хочу этого, но не так, — я смахнул слезу с ее щеки.
Она поднимает глаза и встречается взглядом с моим, еще больше слез скатывается в ее волосы.
— Это была ошибка.
Я нежно целую ее.
— Это не было ошибкой, но ты еще не готова.
— Ты не можешь получить меня, — слабо заявляет она.
Но она уже была моя. Может быть, ее душевное состояние сейчас и хотело отдаться мне, но она была не готова. Скоро.
Я не винил ее за то, что сейчас она пытается что-то взять, что-то почувствовать, но когда я буду трахать ее, когда я буду пожирать ее, я буду иметь ее, только в том случае, если она этого захочет. Потому что когда я это сделаю, она будет моей. Моя, чтобы ублажать и трахать, моя, чтобы наказывать и поклоняться.
Она будет принадлежать мне.
Глава 22
Габриэль
Я оставляю ее спящей.
Закрыв за ней дверь, я оставил ее незапертой, пока спускался вниз по лестнице, выравнивая дыхание в надежде, что это поможет скрыть бушующее во мне возбуждение. Чувствуя, как ее маленькая тугая киска прижимается ко мне, независимо от обстоятельств, это было не то воспоминание, которое я скоро забуду.
Уборщицы в данный момент заняты тем, что убирают кровавые следы в доме, но я не обращаю на них внимания, проходя на кухню и направляясь к двери в задней части дома. Тишина встречает меня, когда я открываю ее и спускаюсь по крутой лестнице в подвал, обнаружив, что большая металлическая дверь впереди меня запечатана.
Когда я открываю ее, до моего слуха доносятся крики и стоны. Атлас стоит перед одним из мужчин, подвешенным на веревках за запястья к крюку, свисающему со столба, протянувшегося от одного конца комнаты до другого. Запах мочи доносится до меня за мгновение до того, как я замечаю лужу под болтающимися ногами мужчины.
— Уже обмочился? — размышляю я. — А мы еще даже не начали.
Ашер молча стоит в стороне, а в тени комнаты стоит мой силовик, немногословный человек, который одним лишь взглядом может заставить вас обосраться. Он мне такой же брат, как и близнецы, но у нас нет общей крови.
— Энцо, — я лениво повернул голову в его сторону. — Я полагаю, что вид тебя заставил нашего гостя опорожнить мочевой пузырь.
Я попросил его оставаться незамеченным в течение последних нескольких недель, не желая пугать Амелию. Потому что именно так поступил бы Энцо, он был тем самым призраком, о котором шептались люди, демоном из плоти и костей, и хотя все мы наслаждаемся убийством, этот человек жил ради него. Дышал ради этого.
Он был грозен.
Он выходит из тени, и я смеюсь.
Когда я впервые встретил Энцо целую жизнь назад, я недооценил его. Он был симпатичным мальчиком и очень заботился о своей внешности. Темные светлые волосы, уложенные и ухоженные до совершенства, темный загар, голубые глаза и белоснежная улыбка. Он заставлял женщин сбрасывать трусики одним движением пальцев, но те же самые руки вырывали языки с чистой силой.
Под отутюженным серым костюмом я знал сотни татуировок на его коже, а когда он не работал на меня, он правил подпольными бойцовскими рингами, будучи чемпионом и богом среди пирующих, которые жили ради хаоса.
И хотя некоторые, глядя на него, видят это лицо, именно глаза таят в себе угрозу. Обещание боли, крови и смерти.
Он не говорил.
Он не улыбнулся.
Человек, болтающийся на веревке, смертельно замирает при виде моего силовика.