Я позволил боли и злости поглотить меня, позволил ей взорваться.
С каждым ударом костяшки пальцев все больше болели, кровь ручьями стекала по рукам и ладоням, падала на деревянный пол и размазывалась по подошвам моих ботинок.
— Габриэль?
Я замираю от ее голоса, прежде чем обратить гнев на нее.
— Амелия, — я бросаюсь к ней, и ее лицо искажается от страха, когда она видит кровь, беспорядок на моих руках и, вероятно, на лице, поэтому отшатывается назад. — О, все еще боишься меня, да? — я смеюсь без юмора. — Жаль, что ты не показывала этого, когда я трахал тебя прошлой ночью.
Она хмурит брови.
— Что случилось?
— Хочешь знать, Амелия? — я останавливаюсь в дюйме от нее, дышу тяжело и громко, достаточно, чтобы пошевелить пряди волос, обрамляющие ее лицо. — Я только что убил человека и заставил его друга выпить его кровь, — она сглатывает, глаза расширяются. — Я взял нож и вонзил его в горло.
— О Боже!
— Моей красивой жене это не нравится? — я рычу. — Ты опять собираешься бежать? Убегать от всего этого, как ты и умеешь, — ее ноздри раздуваются. — Ну же, Амелия, разозлись. Покажи мне эту гребаную leonessa в себе.
— Пошел ты, Габриэль.
— Я бы не отказался трахнуть тебя прямо сейчас. Вонзиться прямо в твою тугую киску. Ты ведь не будешь сопротивляться, тебе же так этого хочется. Ты притворяешься, что ты охуенно сильная. Заботливая мать, готовая на все ради своего сына, но ты отчаянно жаждешь моего внимания, даже если сама, блядь, в это не веришь. Я это вижу, — я прижимаюсь к ней, сталкивая наши груди. — Так давай трахаться, Амелия, давай дадим тебе то внимание, которого ты так жаждешь.
Она бьет меня.
Сильно. Моя щека горит от боли, а голова поворачивается в сторону. Кровь струйкой стекает на язык из того места, где зубы разрезали щеку.
Но этого достаточно. Не настолько, чтобы ярость отступила, а рациональное мышление вернулось на место. Но этого достаточно, чтобы распознать боль на ее лице, а не страх.
— Амелия, — начинаю я.
— Пошел ты. Пошел ты, Габриэль Сэйнт. Иди к черту! — она отталкивается от меня и выбегает из комнаты.
— Амелия! — я с ревом бросаюсь за ней. — Амелия, подожди!
Она останавливается у подножия лестницы и поворачивается ко мне.
— Ты никогда больше не прикоснешься ко мне, Габриэль. Никогда. Я ненавижу тебя.
— Амелия, мне жаль…
— Жаль? Тебе жаль? — она смеется. — Мне тоже, Габриэль. Мне тоже жаль, что я позволила себе думать о том, что ты можешь быть больше, чем монстр, которым ты и оказался. Ты можешь получить мою свободу. Мою жизнь. Но я? Меня ты не получишь.
Я разрешил ей уйти и опустил голову, закрыв глаза от тяжелого груза разочарования, свалившегося на мою грудь.
Все катилось к чертям. Весь мой гребаный мир рушился у меня под ногами.
Это было саморазрушение.
Я сгорал изнутри, вместе с ней, этим городом и моим мертвым братом…
Глава 28
Амелия
Когда я училась в третьем или четвертом классе, моя учительница сказала то, что я помнила до сих пор. Это было адресовано не мне, а всему классу после того, как несколько ребят были пойманы за оскорблениями в адрес друг друга, причем каждое из них становилось все более неприятным, пока один из ребят не расстроился настолько, что его родителей вызвали в школу.
Мы все это понимаем, не так ли? Дети могут быть жестокими. Школа сурова, но, наверное, в какой-то мере она готовит вас к реальности, которая вскоре ударит вас по лицу. Есть такая большая мечта, что когда мы вырастаем, наша жизнь волшебным образом станет лучше, у нас появится свобода и независимость, стойкость и эти большие, мать их, мечты. Ничто не может повлиять на нас так, как это было в детстве.
Но это было не так.