— Вы никогда не признаетесь! Вам будет плохо!
В ответ на это мужчина громче смеется.
— Почему это мне будет плохо — именно мне? Когда столько людей в Милл-Хилле носят бачки с водой, да еще и потяжелее, чем мои. А сколько водоносов в целом мире, вы можете вообразить? И в Лондоне их полно, а раньше было еще больше. Вспомните табличку, которая висела напротив отеля «Park Len», где мы жили, когда сюда приехали. Какой-то лорд распорядился прибить ее к стене. На этом углу водоносы могли остановиться и передохнуть. Стоя. Точно старики на скамейке.
Тут он подхватил свои бачки, словно желая показать, что роль водоноса вовсе не обременительна для него, и внес их в дом.
ПОХОРОНЕННЫЕ ЗАЖИВО
Все следующие дни, в сумерках, начинал падать снег. Вид из их окошка на побеленные просторы напоминал Россию. Их похоронили заживо. Под вечер, напившись теплого чая, поев хлеба с маргарином и погрев руки на теплых чашках, они ложились в постель и лежали там неподвижно, точно покойники в гробу. Теперь и объятия их были не так часты, как раньше.
Но этот покой и тишина в их доме не могли длиться вечно. Надя, жаждавшая любви в этой их беспросветной жизни, начала замечать, что муж к ней охладел. А вдруг его тянет к другой женщине или это старость подступает? Она замечала и другое — муж снова стал думать о самоубийстве.
Иногда он тихо бормотал стихи Некрасова о погибших на войне — стихи, столько раз читанные ей сумасшедшим Барловым, ныне уже покойным. («Увы! утешится жена, и друга лучший друг забудет».) Чтение этих стихов означало конец их бесконечным дневным разговорам; Репнин хотел тишины. Пора покинуть этот мир.
И оба они перед тем, как заснуть, переносились в свое прошлое. Она вспоминала первые годы своего брака, он — Россию. Их настоящая жизнь там, в прошлом, как будто бы и не было Лондона. Как будто бы они живут здесь чьей-то чужой жизнью. Впав в бедность, они остро ощущали свое одиночество в этой стране. Дорога домой была им отрезана, и ей и ему; о своих родителях никто из них не знал — живы они или нет и как закончили свой путь. Все поиски через Красный Крест не принесли никаких результатов. Репнин почти каждую ночь прогуливался по Невскому и утром с грустью рассказывал об этом жене. Он прощался на улице с друзьями, с которыми провел вечер, Барлов провожал его до дома. А утром, проснувшись, он признавался ей, что был на вечере и танцевал с другими женщинами, но она их не знает, а потом танцевал с дочерью полковника Коновалова, своей первой детской любовью. Ее, Нади, в той его жизни еще не было.
Она рассказывала ему, как училась с братьями верховой езде и как скакала во сне на отцовском коне. Оба ее брата погибли. Она ненавидит Некрасова и эти стихи, которые ее муж так часто читает. Изнуренная обходом лондонских лавчонок, где она предлагает свои куклы, она лежит в постели неподвижная, как будто вынесенная прибоем на отмель утопленница, окоченевшая, безжизненная, и только подвернувшиеся ноги еще окатывает волной. Вдруг темноту спальни прорезал свет автомобильных фар, машина проехала по переулку и продолжила свой путь в снегу. Она содрогнулась от резкого света, точно змея скользнула по ее груди и скрылась на чердаке.
Да, никто о них не помнит. Интересно, заметил ли Репнин, что приходский священник два дня назад, хотя ему и заплачено вперед, не помянул ее отца? Княгиня Багратион не прислала ей поздравительную открытку на Новый год. Голицыны тоже их не поздравили. Затаились в своем подвале и продают антиквариат. Ее все забыли. Но и собственный ее муж не лучше других. Постыдился бы. Забыл, какой сегодня день. В этот день, двадцать шесть лет назад, они обвенчались в Афинах.
Он вскакивает с постели, как в какой-нибудь сентиментальной комедии, бросается к ней и начинает целовать.
Она высвобождается из его объятий, поднимается и говорит в темноте осевшим голосом:
— Помнишь, Коля, как мы были счастливы, когда приехали в Лондон? Лондон горел. Но это было неважно. Ты тогда торжественно провозглашал: «Лондон всю Европу озарит своим пламенем, и нас вместе с ней». Ты умеешь красиво говорить. Это хорошо, что Англия тоже вступила в войну, сказал ты мне, для нас это лучше. Ты метался по улицам, гасил пожары в домах и не хотел ни на одну ночь выехать из Лондона. Русские не оставят Москву, когда она горит — так ты это называл.
Он заблуждался тогда, сокрушенно признается Репнин, укладываясь в постель. Он не мог предвидеть того, что их здесь ждет. Она должна его простить.