- С чего это тебе вздумалось, что я вдруг устал? – искренне недоумевал Джим, насупив брови.
- Тут особо психологом быть не надо: ты какой-то вялый, весь в себе ходишь, ночами бредишь уже даже!.. Видно, что тебе необходимо выехать куда-нибудь, поваляться на пляже: вот ведь я съездил в свадебное путешествие – теперь как огурчик! Ощущаю себя превосходно, а ты здесь совсем закис, пока один на собственном хребту тащил наш салон, – Теренс облегчённо выдохнул и добродушно посмотрел на друга. – Вот не знал бы, что ты у меня такой своеобразный, решил бы, что втюрился в кого-то, – шутливо бросил он просто для веса в общей фразе.
- Ни в кого я не «втюрился»! – огрызнулся Джим, а глаза его бешено распахнулись, и нижняя губа задрожала и искривилась. Он выглядел совершенно как мальчишка, уличённый в мелком хулиганстве, который до последнего будет отстаивать свою неправоту.
Но Теренс не ожидал подобного всплеска, оттого был самую малость обескуражен и смущён.
- Ты чего взъелся-то как индюк? – он успокаивающе поднял обе ладони. – Я же говорю, совсем заработался…
***
Вечером Джим нагрянул в офис к Леони. Несколько раз отругав себя за дрожащие руки, в которых он держал латте, он направился к кабинету приятельницы. Было шесть вечера, сегодня они с Теренсом закрыли салон чуть раньше, а вот на работе у Леони творился настоящий караул: до официального конца рабочего дня оставался час, и суматоха и беготня достигли апогея. Со всех сторон раздавались телефонные звонки, начальница кричала, наполовину высунувшись из кабинета, мимо пробегали в сторону лифта те, кто сегодня «закончил пораньше».
Из-за угла вылетела Леони: всю её почти целиком не было видно, так как перед собой она несла огромную картину с какой-то художественно-рекламной графикой футуристического стиля.
- О да, у вас здесь чтят американские традиции, отрицающие всякую половую дискриминацию, – недоуменно оглядел её Джим, сдвинув саркастически брови.
- Все мужчины заняты просто!.. – оправдываясь, ответила Леони на выдохе.
- Дай-ка сюда этот несчастный «артефакт», – скомандовал Джим и взял из рук Леони картину.
Как только картина оказалась наполовину во власти Джима, Леони резко поставила её на пол и сложила руки поверх рамы. Её идеально приложенные с утра кудри растрепались, макияж потерял свежесть, а глаза лихорадочно вращались, сопровождаемые порывами тяжёлого дыхания. Женщины себя в таком виде обычно называют «ужасными» или «потрёпанными», хотя едва ли понимают, что в таком состоянии они куда естественнее, чем при фарфоровой идеальности краски, слоями покрывающей их лица.
- М, мой любимый латте! – она с дружеским нахальством выхватила из рук Джима стаканчик. – Это очень мило, что ты пришёл да ещё и не с пустыми руками, но прости, умоляю, – театрально-жалобным голосом причитала она, – у нас сейчас здесь настоящий дурдом, мне нужно столько всего успеть.
Ему показалось даже, что в её голосе звучала та торопливость, с которой обычно хотят живее спровадить. Ему стало невыносимо досадно.
- Я не хотел тебя отвлекать, честное слово! Всего лишь позвать на ужин… на дружеский ужин. Теренс, с тех пор как женился, стал отдаляться: я понимаю, это нормально, но я чувствую себя немного покинутым из-за этого. А у меня больше нет друзей, с которыми мне так… с которыми есть о чём поговорить и…
- Прости, не могу! – оборвала она его. – У меня столько работы. Извини меня, пожалуйста, я ни в коем случае не хотела бы…
- Эм, Леони, можно тебя? – осторожно спросил подошедший к ним Эван.