- Я родился не в Нью-Йорке, в маленьком городке, название которого вам всё равно ни о чём не скажет, – он задумчиво улыбнулся. – Пишу я с детства, с младших классов, но я писал чаще всякие юмористические зарисовки для одноклассников, пока один человек не сказал мне, что я должен делать что-то большее… Сейчас я работаю официантом в ресторане «У Смита».
- Рад знакомству, – коротко ответил он, желая скорее перейти к делу. – Скажу сразу, что я впечатлён: я читал нечто подобное всего несколько раз, но это было в других формах и приёмах, а у вас – это открытый порыв, это откровение…
«Откровение», – повторил про себя Никлаус. Он вспомнил своего обожаемого мистера Оливера, с перемазанными мелом карманами и добрыми глазами – он особенно подчеркнул тогда это слово в своей оценке рассказа Ника о Кэролайн.
- Я, знаете, словно посмотрел в своём воображении нечто похожее на некоммерческое кино с особым смыслом, выраженном в простых вещах. Не понимаю, как мог юноша 19 лет нарисовать столько психологических портретов, раскрывая их внешнюю сторону и ту, которую часто скрывают от посторонних, – Слэйт выдохнул и пытливо посмотрел на своего собеседника, – а почему вы назвали свою работу «Пожар»? Я догадываюсь – это лежит на поверхности – но хочу услышать от вас.
- Полагаю тогда, что не скажу вам ничего нового: здесь пожар – это тот, что горит в душе людей, когда они внешне спокойны и не выдают своих истинных чувств и эмоций. Есть тот, который может гореть в какой-то определённый момент, а есть тот, который люди скрывают в себе постоянно, всю жизнь, – окончив мысль, Клаус смущённо посмотрел в пол.
Он чувствовал, как со дна его души поднимается долгожданная радость победы, Никлаус торжественно вздохнул и на секунду перевёл глаза в сторону кожаного дивана. На лице того загадочного человека в костюме выразилось что-то вроде одобрения и предвкушения, он положительно ухмыльнулся (если ухмылку, конечно, вообще можно назвать положительной, но в его случае это выглядело именно так) и причудливо изогнул бровь. Клаус вновь обернулся к господину Слэйту и с надеждой посмотрел на него.
- Я не колеблясь отдал бы это в печать, но меня вот что смущает: от повествования малость веет скукой, я имею в виду: а где же секс? Нет, серьёзно! – он действительно был серьёзен. – Кому интересно, что толстушка способна силой душевного упорства насолить своим похудением бывшему, при этом копаться в её внутренней необычной красоте? Или что продавец в магазине одежды хочет обрушить усталый крик на капризного покупателя? Сначала это трогает и впечатляет, но где же интрига через интим? Знаете, сейчас очень выгодно преподносить осмысленный, тонко обыгранный эротизм: у вас нет ни одного человека, который ээ-м, например, влюблён, скажем, в свою коллегу и очень жаждет с ней переспать, но она воспринимает его только в качестве друга, и он страдает.
Клаус оцепенел. Его разуму был трудно поверить и принять, что этот образованный, должно быть, начитанный человек – владелец весьма крупного издания говорит ему эти странные вещи. Позади себя он услышал приглушённый смешок. Ник обернулся и увидел, как господин в дорогом костюме, чуть приоткрыв рот, жадно и презрительно смеялся змеиными глазами, которые так и говорили: «Ну, что, не ожидал такого поворота?» Клаус не раз успел мимолётно подумать, как неприятно было это оскалистое лицо, но оно имело в своих чертах какую-то необъяснимую притягательную власть.
- Извините, мне это не послышалось? Вы сказали, что в моём рассказе не хватает секса? Вы хоть поняли, что я не про это писал? Мне казалось, что вы это поняли совершенно…
- Скажите-ка мне сами, как думаете: эту книгу будут покупать? От неё будут получать сильные и противоречивые эмоции? Людям в наше время интересны сокрытые грязные умыслы и, как это говорится, «красивая эротика», – Слэйт чудаковато засмеялся. – Я слишком много за прошлый год напечатал обречённых книжулек, а потом понял, что не намерен тратить силы и средства в откровенный провал. Ваша книга не на потребителя, а на редких мыслителей и любителей копаться в себе и в людях.
Молодому человеку показалось, что его сейчас хватит удар: он так долго шёл к тому, чтобы быть замеченным, понятым, но все его замыслы просто растоптал этот важный, значимый богатый господин.
- Я всё исправлю и отредактирую, обещаю вам, – грустно и отчаянно бросил Никлаус, не задумываясь над тем, что сказал.
- Вот и славно! Это мне нравится: деловой подход всегда в цене – особенно у меня, – Грегори Слэйт энергично пожал руку Клауса, находясь от самого себя в полном восторге, – жду вас через неделю в это же время. Обещаю, я в долгу не останусь.
Никлаус шёл по улице будто в бреду и ненавидел целый мир.
***
В перерывах между работой Майклсон то и дело сидел с авторучкой в зубах, погруженный в собственные мысли и исправления текста: он зачёркивал что-то, добавлял новые абзацы и главы – всё на вкус мистера Слэйта.