1


― Да, именно так, любимая. Черт возьми, ты меня убиваешь.
Голос пугает меня. Я выпрямляюсь, вставая прямо с того места, где я наклонилась, растягивая больное подколенное сухожилие.
Еще до того, как я поворачиваюсь, эти слова дают мне понять, с кем я собираюсь встретиться лицом к лицу.
Я хотела бы признать, что его голос не производит на меня впечатления. Что для меня он звучит так же, как любой другой голос, и ничем не выделяется, но я не могу.
Когда он заговорил со мной в первый раз, его голос проник мне в ухо и, переносимый крошечными кровеносными сосудами в моем мозгу, распространил свой непреодолимый, опьяняющий яд повсюду, где только мог.
Мы спорили, почти так же, как в каждом разговоре с момента нашей встречи, но это не имело значения.
Он навсегда запятнал меня одним своим голосом.
Это не потому, что его голос особенный для меня, что он поселился в моем мозгу и с тех пор трахал меня изнутри при каждом разговоре.
Нет, нет. У него просто исключительный голос, любой согласился бы со мной.
Это тот голос, из-за которого нанимают актера для записи аудиокниг о любовных романах; его шелковистый, рокочущий тембр способен невыразимо возбудить женщин по всему миру всего несколькими тщательно произнесенными словами.
Но это также тот голос, который может заставить замолчать всех в комнате, едва произнеся слово. Тот, к которому люди прислушиваются.
Тот, кому они подчиняются.
Теперь, всякий раз, когда я слышу насыщенный тон, бархатистый плавный британский акцент и грубоватую подачу, это зажигает меня, как батарейка.
Добавьте к этому его остроумие и постоянные подшучивания, и мой отравленный мозг оживет, готовый к действию.
И это худшая идея в мире.
По нескольким причинам, в первую очередь из-за того, что у меня есть парень, а слова Риса редко бывают чем-то иным, кроме навязчиво грязных и, что важно...
Я не подчиняюсь.
Я поворачиваюсь и получаю подтверждение, что это действительно он. Парень стоит в пятнадцати футах от меня, выглядя раздражающе привлекательным, скрестив руки на груди и небрежно прислонившись бедрами к одной из металлических перегородок, отделяющих поле от зрительской секции с рядами приподнятых трибун.
Некоторое время он молча наблюдает за мной, прежде чем разжать руки, показывая ладонь, сжимающую зеленое яблоко. Парень подносит его к губам и откусывает большой кусок, хрустящий звук разрывает тишину, как нож, вонзающийся в гобелен.
― Что? ― Спрашиваю я.
Ленивая широкая ухмылка, которой он одаривает меня, пережевывая яблоко, привлекает мой взгляд к его четко очерченной челюсти.
Раздражает.
― Я не хотел прерывать. ― Говорит он, ухмылка превращается в его фирменную игривую улыбку. ― Мне очень понравился вид, который ты предоставила мне ранее.
Это тот самый непристойный голос.
Это единственная причина, по которой температура моего тела повышается на десять градусов при его словах.
Когда я знаю, что собираюсь поговорить с ним или взаимодействовать каким-либо образом, я обычно могу контролировать свои реакции и стараюсь сохранять ясную голову.
Но прямо сейчас я не готова, и это проблема.
Мыслями я была далеко отсюда, думая о работе по биологии, которую мне нужно было сдать сегодня вечером, и не приготовилась к возможному взаимодействию, поскольку моя разминка заканчивалась.
Я всегда первая на поле, делаю дополнительные растяжки и разминки, прежде чем ко мне присоединяются остальные члены женской команды. Я надеюсь, что меня назначат капитаном, поэтому пытаюсь подавать пример.