— И о чем же попросил? — поинтересовался Вэнд.
— Известное дело, — кивнул Боров-Уилл, — за отцовское дело попросил. Вот и допросился…
Он тяжело выдохнул.
— Теперь страдаю от приступов, и с каждым годом становится все хуже. Ни один лекарь не может помочь.
Вэнд, Дан и Рив переглянулись. Сидели они мрачные после рассказа хозяина харчевни. И судя по выражениям их лиц думали об одном и том же.
Вскоре они распрощались с Боровом-Уиллом и вышли на улицу.
— Послушай, Элинэя, — обратился к ведунье хмурый северянин, — не знаю, связано это или нет, но Рен этой ночью также бросал камушек.
Элинэя резко остановилась и обернулась к нему.
— Также, говоришь?
Она взглянула на Дана и Рива, и те утвердительно кивнули.
— Мы играли вчера с одним мальцом в камушки. Так — от нечего делать. Он как раз сидел у реки и раскладывал свои камушки, зазывал поиграть.
Элинэя слушала внимательно, не перебивая.
— Рен выиграл у него, и малец отдал ему камень. Сказал, чтобы Рен бросил его в реку и попросил о желании у Медовой.
«Так вот, как вершится этот уговор», — подумала Элинэя.
Бросила взгляд на реку и на берег, на котором по-прежнему горели факелы. Там, среди белого снега, освещенного янтарным огнем, стояли малец и какая-то старая женщина. Протягивала она мальчишке завернутый в чистую тряпицу кусок капустного пирога и большущие рукавицы — мальцу точно не по размеру.
— Вот, это рукавицы моего деда, — приговаривала женщина, — возьми их, Кириан, и носи. Рукам будет теплее.
— Спасибо тебе, бабушка Весуха, — благодарил ее с широкой улыбкой мальчишка, — особенно за мой любимый пирог. Ты всегда его так вкусно готовишь.
Он стянул свои старые дырявые рукавицы и взамен их примерил новые, после откусил кусок капустного пирога и попрощался с доброй женщиной.
Весуха, растроганная, все в слезах, поплелась в сторону деревенских домов, покачиваясь, будто пьяная, а мальчишка направился к разрушенному мосту, который вел на противоположный берег Медовой.
Вэнд уже звал Элинэю возвращаться, когда девушка заметила странную особенность. Весуха, уходя с берега реки, оставляла за собой длинную тень, которую рождал огонь факелов. А вот мальчик, которого она звала Кирианом, тени не отбрасывал.
Когда Элинэя пришла в себя, малец уже исчез. Вот был на мосту, перескакивал с бревнышка на бревнышко, а тут раз — и нет его. Словно испарился.
Элинэя крепко зажмурилась — до разноцветных кругов. Затем распахнула глаза и вгляделась в реку. Ни на мосту, ни на противоположном берегу Медовой мальчика не было. Девушка даже глазам не поверила. Хотя чему удивляться, если этот мальчишка, Кириан, не отбрасывал тень. Элинэя знала только одних существ с такой особенностью. Нечисть. Но Кириан не походил на нечистого духа. С виду обычный ребенок. Наверное, сирота, которого прикармливали местные женщины. Элинэя тряхнула головой, прогоняя прочь подобные мысли. Должно быть, ей почудилось. Ночью и не такое привидится. К тому же, пораженная рассказом Борова-Уилла она могла надумать лишнего.
— Ты идешь, Элинэя? — позвал ее Вэнд.
Ведунья кивнула ему и направилась к дому пасечника.
Оставшиеся часы до рассвета она уже провела у постели мирно спящего Рена. К счастью, болезнь, вызванная чарами Медовой, больше не тревожила его. Но когда запели вторые петухи, еще до того, как небо просветлело, и на землю повалил, будто алмазная крошка, серебристый снег, Элинэя покинула дом старого пасечника. Никому ничего не сказав, она покрыла голову платком и поспешила к берегу Медовой.
Как она и думала, у реки повстречала Кириана.
— Доброго тебе утра, девица, — поздоровался он и расплылся в приветственной улыбке. Только глаза его, черные, как угли, как-то недобро сверкнули. Предупреждающе.
Почувствовала Элинэя, что малец насторожился. Заметила, как он отступил при ее появлении.
— И тебе, — ответила она, беззаботно улыбаясь, — Кириан, верно?
Элинэя стала медленно спускаться по глубокому рыхлому снегу к самой реке. Харчевня вместе с постоялым двором, которыми владел Боров-Уилл, остались у нее за спиной.