Я киваю с натянутой улыбкой. Неделю назад я бы неуместно пошутила над Дрейком, может быть, что-нибудь о том, что он много тренируется, но сейчас я не могу так шутить. После вчерашнего вечера я не могу сделать или сказать что-то рядом с ним, чтобы не чувствовать себя неловко и напряженно.
Он неловко ковыляет к весам, а я изо всех сил стараюсь вести себя естественно, но это невозможно. Я ненавижу это. Ненавижу, что мы больше не мы, а я любила нас.
Давайте будем честными — Дрейк тоже мой лучший друг, даже если мы не говорим об этом так, как он и Хантер. У меня нет близких подруг, только несколько дружеских знакомых. Дрейк — тот парень, с которым я хочу проводить выходные, приглашать в кино, пить с ним и сидеть, ничего не делая, по крайней мере, он был таким до того, как стало неловко.
И какой бы замечательной ни была прошлая ночь, я бы предпочла вернуть ту дружбу, а не эту.
Он, должно быть, тоже это чувствует, потому что быстро поворачивается ко мне лицом и говорит: — Мне кажется, или сейчас все очень неловко?
Я быстро качаю головой. — Дело не только в тебе, Дрейк. Сейчас все очень неловко.
— Я ненавижу это. Может, мы просто поговорим об этом, и все вернется на круги своя?
— Пожалуйста, — соглашаюсь я.
— Хорошо…, — говорит он, позволяя своему голосу затянуться в тишину.
Я полагаю, что это та часть, где мы действительно говорим о третьей базе, которую мы обошли прошлой ночью, но это, очевидно, не так просто.
— Ты уверена, что не против? — спрашивает он. Его ярко-голубые глаза сфокусированы на моем лице с теплотой и заботой, и я просто люблю его за это. Как такой милый и чувствительный человек может быть не предан никому?
— Я не против, если только это не сделает наши отношения странными.
— Я тоже.
— Значит, вчера все было хорошо? — спрашиваю я деликатно, как будто мне нужно, чтобы он подтвердил, что то, что он съел меня, было всем, чего он только мог пожелать. Но спрашивать об этом как-то нелепо.
— Прошлая ночь была потрясающей, — отвечает он, и я чувствую, как у меня в животе порхают бабочки.
— Это было…
— Боже, это так странно, — добавляет он, и я смеюсь.
— Наверное, не так странно, как обниматься, — отвечаю я, пытаясь разрядить густое, плотное напряжение.
— Да ладно тебе, — шутит он, толкая меня в плечо. — Ты отлично умеешь обниматься.
— И ты тоже! Мы должны были обниматься все это время.
Он смеется. — Обычно я не очень люблю обниматься.
— Ну, оказывается, твои мускулистые бицепсы — отличные подушки.
Улыбаясь, он разминает их, и я закатываю глаза. — Эти подушки?
— Прекрати, ты выпендриваешься, — поддразниваю я его, и вот так… мы снова мы. Ну, в основном. Неловкость все еще присутствует, но, по крайней мере, мы можем шутить и обходить те моменты, которые вызывают у нас дискомфорт, например, тот факт, что прошлой ночью он буквально просовывал свой язык в мою киску. Боже, зачем я только напомнила себе об этом?
К счастью, он переходит к гирям у стены, и мне удается скрыть свой румянец за покрасневшими от тренировки щеками.
— Знаешь… — говорит он, беря в руки штангу, — нам, наверное, стоит завести какие-то правила. Может быть, это поможет нам разделить все, чтобы не было слишком странно.
— Это отличная идея, — отвечаю я. — Что ты имеешь в виду?
— Ну… — Он на мгновение задумывается, скручивая гири как ни в чем не бывало. — Во-первых, мы с тобой ничего не сможем сделать, если рядом не будет Хантера.
— Очевидно, — отвечаю я.
— И все должно быть по обоюдному согласию. Если ты хочешь, чтобы это прекратилось, просто скажи… намасте.
Я смеюсь. — Это должно быть моим безопасным словом?
— Да, почему бы и нет?
— Это буквально худшее безопасное слово, которое я когда-либо слышала.
— Хорошо. Тогда ты его не забудешь. — Он ставит штангу обратно на стойку. — И я надеюсь, что тебе никогда не понадобится его использовать, — добавляет он.
Улыбка появляется на моих губах, когда я набираю скорость на своем велосипеде. Неужели он только что признался, что надеется, что я захочу заняться с ним сексом, и неужели он хотел сказать именно это?