— Оля, это ты?
Голос отца ловит меня уже почти, когда я закрываю дверь. Резко торможу и выдыхаю. Проснулся.
Положив сумку на кровать, направляюсь в зал.
Картина, которая уже стала привычной, вызывает в груди болезненный спазм. Папа лежит на диване, забросив руку себе на лоб. Судя по той же самой одежде со вчерашнего дня не переодевался
— Оляяя!
— Я тут, — отвечаю, обрывая его надрывный крик и подходя ближе.
Он убирает руку со лба и сощуривает глаз.
— Воды мне принеси.
Скрипнув зубами, беру пустой стакан, стоящий рядом на стуле, и ухожу на кухню. Здесь пока что чисто, мама пол ночи убиралась. Набрав воды, ставлю стакан на стол, а сама открываю холодильник. Есть хочется ужасно.
С тех пор, как мне перестали выделять карманные деньги, я обедаю только дома. Раньше, когда отец хорошо зарабатывал я могла купить обед в школе или отправиться с ребятами в кафе. Теперь же от прошлой жизни остались только воспоминания.
На полке холодильника манят взгляд ароматные отбивные и тушеная картошка. Желудок тут же урчит в ответ на запах от гастрономических прелестей.
— Ну и где ты? — ворчливый голос отца звучит прямо за спиной, — Я бы с таким успехом сам себе сходил за водой. Пока дождешься тебя.
Обнаружив наполненный стакан, он берёт его и опустошает несколькими глотками.
— Смотрела, что у нас есть на обед, — отвечаю, цепляя пальцами нарезанную кружочками колбасу.
Мама и тут постаралась. Как будто он сам не в состоянии колбасы нарезать.
— Так возьми нормально поешь! — грузно садится на стул папа, — там Марина отбивные сделала.
Взяв тарелку, я накладываю себе две штучки и грею в микроволновке. Пока кручусь на кухне, чувствую на себе неотрывный взгляд папы, под которым мне неуютно.
— Как дела в школе? — впервые за долгое время интересуется он.
— Нормально, — жму плечами, усаживаясь за стол.
Было бы лучше уйти к себе в комнату, но это будет некрасиво с моей стороны. В кои-то веки папа сам пришел ко мне поговорить.
— Мальчик есть?
Поднимаю глаза и встречаюсь с ним взглядами. Отец сощуривается, пытливо всматриваясь в моё лицо.
— Нет.
— Смотри мне, Олька, — грозит пальцем, — чтобы дуростей не наделала! А то знаю я вас. Перепехнуться с кем-то легче, чем на свидание сходить.
Откусанное мясо застревает у меня в горле, и я начинаю кашлять.
— Папа, к чему вообще этот разговор? — спрашиваю, становясь пунцовой.
— Чтобы не вздумала кувыркаться с кем-то! Сначала выучись, получи профессию, а потом гуляй. Хотяяя, даже это не гарантия счастливой жизни. В один день всё может измениться, как бы не выкладывался, — секунду назад предупреждающий взгляд папы тускнеет и стекает с меня на стол.
А мне больше кусок в горло не лезет. Всю сковывает невидимыми тисками.
— Да, Олька? Пшик, и всёёёё! Ни знакомых, ни денег, ни будущего.
Медленно опускаю вилку на стол, аппетит растворяется в воздухе, как и не было, а на грудь гранитной плитой давит.
— Пап, я не виновата, — произношу в миллионный раз, не в состоянии посмотреть ему в глаза.
Боковым зрением замечаю, как отмахивается от меня, словно от пустого места, а после встаёт, чтобы достать из холодильника бутылку пива.
— Да-да, а кто ж тогда? — небрежно бросает прежде, чем выйти из кухни.
А я так и остаюсь сидеть истуканом. Он никогда меня не простит. Никогда. И хотя я не считаю себя виноватой в случившемся, этот полный обвинения взгляд оставляет каждый раз всё новый шрам на сердце. И как бы я себя не убеждала, что произошедшее чистая случайность, с каждый днем я считаю так всё меньше и меньше.
Вернув так и не съеденные отбивные в холодильник, я собираю в сумку вещи для танцев и учебники. Не в состоянии больше находиться дома ни одной лишней минуты, быстро одеваюсь и выбегаю в подъезд.