На четвертый день только во второй половине дня мы действительно находим, над чем поработать.
— Сюда! — Левин машет мне, жестом приглашая подойти туда, где он стоит, рядом с тропой, ведущей в восточный лес. Здесь густой слой грязи, и я сразу вижу то, что привлекло его внимание: следы шин от тяжелого транспортного средства, способного передвигаться по такой местности.
Я не решаюсь поверить, что это приведет меня к Катерине. Это мог быть кто угодно, возможно, охотник, кто-то из отдыхающих, хотя мне трудно поверить, что кто-то захотел бы разбить лагерь в такую погоду. Но это первая подсказка, за которую мы должны были зацепиться, поэтому я киваю ему, следуя за тем, как мы углубляемся по следам шин в лес.
Пройдя несколько ярдов, Левин резко поднимает руку, и все останавливаются.
За следующей группой деревьев есть хижина. Я не вижу дыма, идущего из трубы, или особых признаков жизни, но снаружи припаркован автомобиль, который мог оставить такие же следы, которые мы видели в начале тропы.
— Мы не знаем, там ли она, — бормочет один из мужчин, и я напрягаюсь. Такого рода предположения отравляют мою организацию в Нью-Йорке, и я попросил Левина выбрать людей, которые конкретно не были близки с Алексеем. Но даже они, похоже, не в состоянии полностью следовать за мной без вопросов.
— Есть только один способ узнать, — категорично говорит Левин. — Будь готов ко всему.
Мы медленно продвигаемся к хижине, внимательно следя за любыми признаками того, кто может ее занимать. Только когда мы доходим до опушки деревьев сразу за боковой дверью, я вижу расползающийся след в грязи возле этих деревьев, как будто туда в какой-то момент бросили тело. Я указываю на это, и Левин кивает, его челюсть сжимается. А затем мы вместе направляемся к двери хижины.
С того момента, как Левин открывает ее, все происходит очень быстро. Я мельком вижу обнаженную темноволосую женщину, лежащую без сознания на матрасе, ее волосы закрывают лицо, и хотя я не могу быть уверен, что это Катерина, одной возможности этого достаточно, чтобы вызвать во мне инстинктивную реакцию, которая, скорее всего, может закончиться только чьей-то смертью.
В комнате двое мужчин, один коренастый, а другой более долговязый, и оба они отшатываются, когда мы врываемся внутрь.
— Оставь одного из них в живых, чтобы задавать вопросы, — огрызаюсь я на Левина, и мгновенно все их поведение меняется. Очевидно, что они видят, что их превосходят по силе и вооружению, и я вижу пример, в котором они оба переходят от наступления к самосохранению.
— Я, блядь, к ней не прикасался! — Выпаливает коренастый, его лицо бледнеет. — Это все он. Он тот, кто ее порезал…
— Это был не только я! — Тот, что повыше, тянется за чем-то, словно за оружием, и в то же мгновение Левин стреляет, попадая в коленную чашечку мужчины поменьше, отправляя его с воплем на пол.
— Просто забери их обоих, черт возьми, если сможешь, — рычу я, мой пистолет направлен в лоб более коренастого мужчины. — Мы разберемся с ними позже.
Теперь у меня нет сомнений в том, что женщина на кровати Катерина, и я отворачиваюсь от драки, доверяя Левину и остальным за нашей спиной разобраться с двумя мужчинами, пока я иду за своей женой. Я не вижу никаких признаков присутствия кого-либо еще в домике, очевидно, тот, кто приказал ее похитить, подумал, что двух охранников будет достаточно.
Они явно недооценили меня. Никто, блядь, не трогает то, что принадлежит мне, и это не сойдет никому с рук.