Когда я проснулась, моё лицо было мокрым от слёз, и я всё ещё задавалась вопросом: положила ли я конец страданиям этой птицы? Правильно ли я поступила?
Опершись на руки, я сунула ноги в холодную воду. Натёртая кожа, покрытая волдырями, испытала облегчение.
— Как думаешь, что это они там делают? — спросил Фироз, толкнув меня ногой, погруженной в воду.
Солдаты из Мадината Алмулихи стояли на другом берегу водоёма. Я могла бы предположить, что они, как и мы, охлаждались в нём, но чем дольше я на них смотрела, тем более выверенным — почти ритмичным — казалось мне то, как они окунали руки в воду и прикасались ими ко лбу, запястьям, шеям.
— Они молятся, — раздался голос позади меня.
Этот голос был таким до боли знакомым, что мне потребовались все мои силы, чтобы не вскочить с земли и не броситься к нему.
Медленно, я повернулась к Саалиму.
За те несколько дней путешествия, я поняла, что он и его люди вели себя совершенно иначе, чем мой отец и его двор. Меня всё ещё удивляло то, что их король — мой король — совсем не походил на знатного человека. Закатанные шаровары, босые ноги. При нём не было оружия, и чёрная туника была покрыта пылью на груди, и потрёпана по краям; а его такая же поношенная гутра была небрежно обмотана вокруг лица. Если бы Саалим самолично не рассказывал мне о богатствах и очаровании Мадината Алмулихи, я бы не поверила в то, что этот город стоит увидеть.
— Эйкабу придётся сильно напрячься, чтобы их услышать, — сказал Фироз.
Саалим перевёл взгляд со своих солдат на Фироза.
— Мы поклоняемся дарителю, а не палачу.
— Вахиру, — сказала я.
Было так странно видеть людей, которые молились менее могущественному богу. Это казалось так неправильно.
Саалим встретился со мной взглядом.
Меня накрыло жаром, затем холодом, желанием, отчаянием, и… Боги, неужели он этого не чувствовал? Я почувствовала то же, что и в первый раз, когда он посмотрел на меня после того, как снова стал человеком, после того как убил моего отца, и его глаза встретились с моими. Я уставилась на него, пожелав, чтобы он почувствовал, вспомнил, то же, что и я… его твёрдый подбородок под моими пальцами, его губы на моих губах, его тёплое дыхание, которое я вдыхала своими лёгкими. Его осторожные руки на моей коже, стук его сердца у своей груди, дрожь в его голосе, когда он произносил моё имя.
— Эмель, верно? — спросил он.
Воспоминания рассеялись. Я склонила голову и потупила взор, чтобы он не увидел моё исказившееся лицо. Он ничего не чувствовал, он ничего не помнил. Боги, он вообще меня не знал.
Мазира была коварной богиней, она так много давала, но также много забирала взамен. Будь проклята её магия, которую она расстелила, точно плетёный ковёр! Красивый ковёр, который скрывал все уродливые шрамы и секреты, и отвлекал от них внимание. Но ведь именно так и работала магия! Если она пыталась что-то скрыть, то делала это так небрежно. Все эти секреты так и оставались лежать под её нитями.
— Да, это Эмель, — громко сказал Фироз.
Я снова посмотрела на Саалима и попыталась избавиться от своих мыслей, как от песка на своих ладонях.
Саалим продолжал:
— Сегодня, ты и…
— Фироз, — напомнил ему он.
Саалим замолчал и слегка свёл брови вместе, после чего он продолжил:
— Фироз. Я всё ещё учусь. Вы оба поможете развести костры для приготовления пищи.
Затем он отвернулся от нас и пошёл в сторону кромки воды.
— Ну, по крайней мере, теперь еду будут готовить на огне. Ты что-нибудь знаешь о готовке? — усмехнулся Фироз.
На всю его семью всегда готовила мать, а я была ахирой, и не работала на дворцовой кухне.
Я выдавила из себя смешок и стала наблюдать за удаляющимся Саалимом.
— Что тебя тревожит? — спросил Фироз.
Я покачала головой.
— Он всего лишь король, Эмель. У него точно такое же сердце, которое можно проткнуть клинком.
Он пырнул воздух невидимым лезвием.
Сжав губы, я встала.