— И я поняла, что речь идет о самой церемонии.
Мэй отпустила мои руки и оседлала мои бедра, ее лицо было прямо перед моим. Через несколько секунд ее руки оказались на моих щеках. Питон вернулся, сжимая мое горло. И мое сердце бешено заколотилось.
— Между нами нет нужды в гордыне, Ривер. Нет ни греха, ни какой-либо видимой слабости, которые заставили бы меня любить тебя меньше. На самом деле помощь тебе с твоим бременем еще больше приветствует тебя в моем сердце.
Я отвернулся, но ее руки на моем лице вернули меня обратно.
— Когда ты узнал о моем прошлом...
Ее дыхание сбилось.
— Когда ты узнал о шрамах у меня между бедер, ты не устыдил меня. Ты не обвинял меня за то, что, как я теперь понимаю, не было моей виной. Вместо этого ты обнял меня. Ты обнимал меня, любил и заставлял чувствовать себя в безопасности.
Мэй наклонилась вперед, поцеловала мой чертов кадык и отпрянула назад.
— Через неделю мы поженимся на глазах у наших друзей и семьи. И я хочу, чтобы ты был тем человеком, которым являешься сейчас.
Мэй снова взяла меня за руки и улыбнулась, уничтожая меня.
— Я хочу, чтобы ты пообещал мне вечность, но я не допущу, чтобы твоя гордость и достоинство были поставлены под угрозу лишь из-за ненужной жертвы слов.
Мэй отпустила мои руки, и я положил их ей на талию.
— Я увижу, как ты покажешь мне свою клятву, и приму ее с такой же благодарностью, как если бы ты прокричал ее.
Она склонила голову набок.
— Ты мой Ривер, мой Стикс, и через неделю ты станешь моим мужем. И то, каким способом это будет объявлено, не является для меня важным.
Я уронил голову ей на плечо и чертовски усердно работал над тем, чтобы не быть плачущей киской.
— Я...
Я стиснул зубы и попробовал еще раз:
— Я п-просто хотел с-с-сказать это.
Мэй вздохнула и покачала головой.
— Это не имеет значения, малыш. Ты будешь рядом, и после церемонии мы отправимся домой, поженившись и навсегда соединившись, — это все, о чем я могла мечтать.
Мои плечи поникли, и когда я увидел правду в ее глазах, огромная тяжесть свалилась с моих плеч.
—Т-тебе в-все равно?
Мэй покачала головой и прижалась лбом к моему. Она отодвинулась, поцеловала меня в губы и прошептала:
— Ты говоришь и жестами, и ртом. Я знаю это и принимаю, как и твои братья. Только ты так сильно этого хочешь.
Я кивнул и сел прямо, положив руку на затылок Мэй.
— Чертовски люблю тебя, — сказал я и, трахни меня, сказал это без запинки.
Мэй вытерла слезу.
— Я тоже тебя люблю.
Я поцеловал ее. Я, бл*дь, взял ее рот и снова сделал своим. Когда мы отстранились, Мэй протянула мне гитару.
— Сыграй для меня, — сказала она и села на скамейку рядом со мной.
Я взял гитару. Мэй положила голову мне на плечо, а руку на живот.
Мои губы дрогнули, и я заиграл песню, которую она любила. Идеальная гребаная песня для моей сучки с волчьими глазами: Джонни Кэш «Первый раз, когда я увидел твое лицо».
Мои пальцы перебирали струны, и слова лились из моего рта. Рука Мэй коснулась моего бедра, пока я пел эту чертову песню. Когда последние слова слетели с моих губ, и тишина стала густой, Мэй, бл*дь, разнесла мой мир на куски.
— У нас будет мальчик.
Мои руки замерли на струнах, и я повернул голову к Мэй. Мое сердце грохотало в груди, как гребаная пушка, когда она подняла голову и со слезами, бегущими по ее бледным щекам, улыбнулась и, черт возьми, рассмеялась от счастья.
— Сегодня мне сделали УЗИ. Хотела, чтобы это был сюрприз.
— М-м-м...
Я закрыл глаза и, бл*дь, собрался с мыслями.
— М-мальчик?
— Да.