— Ты ранишь меня, Красивая, — говорю я, прикладывая руку к сердцу. — У нас с ним нет ничего общего.
— Хватит этого дерьма. Чего ты хочешь, Русский?
— Что за выражения, — цыкаю я, прежде чем поставить свой бокал на стол.
Должен ли я сказать ей, что знаю, кто она на самом деле? Нет, думаю, что оставлю это при себе.
— Ты — залог.
— Залог для чего? Для Хесуса?
Я улыбаюсь.
— Ты задаёшь слишком много вопросов.
— О, мне жаль. Я хотела бы знать, зачем ты притащил меня в эту адскую дыру, как же грубо с моей стороны. — Она закатывает глаза.
Я раздражённо вздыхаю.
— Сотрудничество твоего брата необходимо мне на короткое время.
— Так ли это? Что могло понадобиться Русскому от моего брата?
— Тебя это не касается.
— Может быть, ты просто хотел новую шлюху? — она наклоняет голову, и волна чёрных волос ниспадает ей на плечо. — Ты такой очаровательный мужчина, я не понимаю, зачем тебе понадобилось принуждать девушку.
У меня сводит челюсть от её оскорбления.
— Неужели в Мексике всех воспитывают без малейшего намёка на уважение?
— Я колумбийка. Меня воспитывали в уважении к некоторым вещам. Сила. Деньги. И кровь. — Камилла постукивает ногтем по ножке своего бокала с вином. — Такая, которая могла бы испачкать твой дизайнерский костюм.
— Как-то слишком драматично.
Дворецкий возвращается в комнату, ставит перед нами тарелки, прежде чем снова выйти. От филе-миньон поднимается небольшая струйка пара. Я разворачиваю льняную салфетку, аккуратно расстилаю её на коленях, прежде чем взять в руки вилку и нож. Как только я разрезаю стейк, что-то просвистывает у меня над ухом, сопровождаемое приглушенным стуком позади меня. Я медленно поднимаю взгляд и вижу, что Камилла стоит, положив ладони на стол, и смотрит на меня, как разъярённая кошка из джунглей.
— Чёрт, — говорит она с рычанием.
Я оглядываюсь через плечо. Теперь в стену вделан нож для стейка. Как дико. Я знал, что она непостоянна, но, признаюсь, возможно, я недооценивал её. Большинство людей боятся меня, как самой смерти. Однако Камилла меня не боится, и я бы солгал, сказав, что идея научить её этому меня совершенно не будоражит.
Вздохнув, я кладу вилку на тарелку и отодвигаю свой стул. Когда встаю, я вижу, как она опирается на стол, её глаза сверлят меня, когда я приближаюсь. Камилла вопросительно приподнимает бровь, и я воспринимаю это словно вызов… Я хватаю её за горло, впиваясь пальцами в линию её подбородка, и поднимаю её. Тарелки и стаканы разбиваются, когда я бросаю её на стол и прижимаю к себе за шею. Большинство женщин закричали бы и вцепились в мою руку, но я едва чувствую, как участился её пульс.
Просовывая колено между её бёдер, я с силой раздвигаю их и встаю между ними. С улыбкой я наклоняюсь к ней и прижимаюсь губами прямо к её уху. Сладкий аромат её кожи заставляет каждую частичку моего мужского естества напрягаться.
— Было бы неразумно испытывать меня, — шепчу я, уткнувшись в её тёплое горло.
Её нога без предупреждения обвивается вокруг моей талии, каблук её туфли впивается в меня, когда она притягивает меня к себе. Моя хватка на её горле усиливается, пока она пытается оторвать шею от стола. Я позволяю ей приблизиться на дюйм, и она прижимается губами к раковине моего уха. Её горячее дыхание обжигает мою кожу, как огонь, и мои пальцы сжимаются на её горле. Камилла относится к тому типу женщин, которых хотел бы трахнуть любой мужчина, и я уверен, что она превратила многих влиятельных мужчин в рыдающих уродов с помощью таких приёмов, как этот, но, чтобы поколебать меня, нужно нечто большее, чем красота и изгибы.