«Кто именно создал магическую формацию, способную прорвать Барьер между мирами? Для чего он это сделал? Что собирается предпринять дальше?»
Подобно стервятникам эти три вопроса кружили над головами людей, подспудно влияя на умы. Все хотели знать ответ, но даже после детального расследования, у них не было ни одной зацепки. Единственным выходом сейчас было объединиться и быть готовыми выступить единым фронтом против неизвестного врага.
Мо Жань сказал:
— Дядя, можете отправляться со спокойным сердцем. Я помогу тете позаботиться о делах ордена.
— Тогда ладно… ладно… эх… я так переживаю за вас всех...
Сюэ Чжэнъюн уехал. Сюэ Мэн днями напролет пребывал в прострации, поэтому дела ордена легли на плечи Мо Жаня.
Мо Жань с головой погрузился в бумажную работу, не давая себе ни минуты отдыха. Если бы у него появилось время на другие мысли, скорее всего, горе и душевная боль в одно мгновение окончательно бы затянули его в бездну, где уже томилась его наполовину разрушенная душа. Чтобы избавиться от вины и мучительных сожалений, он, не поднимая головы, сутками напролет трудился во благо ордена.
Когда граница смертного мира и Преисподней была прорвана, в мир хлынула разрушительная энергия инь, пробудившая до поры спавшую древнюю нечисть. Многие демоны, вернувшись в мир людей, оседлали ветер перемен, и с удвоенной силой принялись творить зло. За короткое время на Пик Сышэн поступило так много прошений о помощи, что гора из них грозила погрести под собой Мо Жаня. Забыв о еде и отдыхе, теперь он приходил в Зал Даньсинь с первыми лучами солнца, а уходил сильно за полночь, лишь ради того, чтобы дать короткий отдых телу.
Однако, даже сейчас, когда он утопал в безбрежном океане свитков, всегда находилось что-то, что напоминало ему о Чу Ваньнине.
«…наши посевы полностью уничтожены возродившимся демоническим фениксом. Он постоянно совершает набеги на наше поселение, в котором проживает восемьдесят две семьи, большей частью старики и дети. К счастью, созданный благородным старейшиной вашего ордена Ночной Страж может временно противостоять злому демону, но это не является окончательным решением нашей проблемы. Обращаемся с просьбой…»
Утопая в оплывшем воске, пламя свечи вспыхнуло снопом искр, и словно фейерверк взорвался перед глазами Мо Жаня.
К нему только-только начало возвращаться душевное спокойствие, и вот это письмо опять свело на нет все его попытки сохранить самообладание. Развернув письмо, он долго смотрел в него, не видя строк. Пальцы машинально ласкали строчку, в которой было написано про Ночного Стража. Этих двух слов хватило, чтобы всколыхнуть в его памяти воспоминания о том времени в Павильоне Алого Лотоса, когда Чу Ваньнин, собрав свои длинные волосы в высокий хвост и держа напильник в зубах, смазывал тунговым маслом детали будущего механического защитника.
Мо Жань тяжело вздохнул и кончиками пальцев слегка потер лоб.
Вдруг кто-то постучал в дверь.
— Ши Мэй?
На вошедшем изящном юноше были свободные белые одежды. Он нашел на столе место не занятое свитками и поставил поднос рядом с Мо Жанем, затем отодвинул свечу и ласково сказал:
— А-Жань, ты был так занят, что целый день не ел. Съешь что-нибудь.
— …Ладно.
Мо Жань горько усмехнулся, положил на стол развернутый свиток и ущипнул себя за переносицу, чтобы унять пульсирующую головную боль.
— Я сварил тебе куриный суп с женьшенем[102.3] и поджарил немного овощей и мяса, — Ши Мэй расставил по столу чаши, проверяя температуру каждой. — Все в порядке, все еще теплое.
Когда они начали есть, Ши Мэй заметил, что из-под ленты Мо Жаня выбилась и упала на лоб непослушная прядь. Растрепавшиеся волосы придавали его живому лицу выражение крайней усталости. Протянув руку, Ши Мэй убрал непослушную прядку ему за ухо.
— А-Жань.
— М?
— В тот день… ты ведь что-то хотел сказать мне?
В мыслях Мо Жаня была такая неразбериха, что целую минуту он просто молчал, а когда все же посмотрел на Ши Мэя, то спросил:
— Что за день?
Ши Мэй чуть прикусил губу и, опустив глаза, напомнил:
— В день, когда Небеса раскололись.
— …
— Ты сказал… перед тем, как ушел, чтобы помочь Учителю запечатать трещину, что, если сможешь вернуться, хочешь что-то сказать мне, поэтому… — с каждым словом голос его звучал все тише, а голова склонялась все ниже.
В отблеске свечей Мо Жаню показалось, что мочки ушей Ши Мэя немного покраснели.
Мо Жань долгое время просто смотрел на него, не в силах выдавить ни слова.
Он знал, что испытывает к Ши Мэю самую глубокую и нежную привязанность, но именно сейчас у него не было мыслей и желаний подобного рода.
Да, он в самом деле часто вел себя нагло и развратно, практически не ограничивал себя ни в чем, не боялся общественного осуждения и знать не хотел, что такое праведность и моральные принципы.
Но это не значит, что у него нет сердца.