Она поцеловала его в висок и сказала:
— Когда все сделано правильно, любовь ощущается, а не проявляется. — Выскользнув из-под него, она прижалась к нему спиной, когда ее ноги снова коснулись пола.
Он застонал от ее отсутствия.
— Звучит сложно.
— Это. Моя семья показала мне, как сильно они меня любят до такой степени, что задыхаются.
— Но ты все равно оставляешь меня, чтобы пообедать с ними.
Она оглянулась, чтобы по-настоящему его рассмотреть.
— Может, я неправильно поняла любовь. Может быть, она должна быть удушающей и пустой.
Одна из ее нежных рук лежала на коленях, другая — на кровати позади нее. Он взял ту, которая поддерживала ее, ту, которая заставила бы ее полагаться на него, и держал ее.
— Как твоя фамилия, Джуд?
Ее голова наклонилась, и она смотрела на свои ноги, непреодолимое чувство самосохранения ускользнет, если она не будет осторожна.
— Давай не пачкать снег такими вещами, которые не имеют значения в ближайшие дни, Хейзел. — Ее пальцы выскользнули из его пальцев, когда она взяла пальто и ушла прочь. Стоя на выходе из его спальни и прощаясь, она сказала:
— Иногда вам даже не нужно искать конец радуги, чтобы найти ее сокровище. — Махнув на прощанье, она ушла от него.
Тейлор не стал спорить, стоит ли ему на этот раз преследовать ее. На этот раз он отпустил ее, потому что она уходила, хотел он этого или нет. Но, прежде чем входная дверь закрылась, он сказал:
— Возвращайся, когда сможешь, милая Джуд.
Дверь закрылась, и его оставил запах затяжного сигаретного дыма и воспоминания о Джуд без фамилии, охватившие все остальное пространство. Для кого-то, кого он знал менее суток, она точно знала, чем занять его ум. Он никогда не понимал любви с первого взгляда, но в тот момент это стало возможным. Удивительно, как ей удалось разрушить весь его мир, повернув его на новую ось за такое короткое время. Он улыбнулся, желая полностью принять эту новую траекторию.
В ее отсутствие он смотрел, как день доставляет ночь прямо к его окну. Он даже не получил подарка от золотого зимнего вечера, который был его любимым. Нет, сегодня ночью быстро наступила темнота. Вот и все.
Около девяти он уставился на перевернутую раму на тумбочке. Это напомнило ему о давней злости из его прошлого. Эмоция, которую он забыл, пока Джуд заполняла пространство, показывая ему, что есть другой способ жить, способ двигаться вперед.
Протянув руку через кровать, матрас, на котором спала Джуд, он открыл ящик, задвинул рамку внутрь лицевой стороной вниз и захлопнул ее.
В действии не было такого удовлетворения, как он когда-то подозревал, что получит, если у него на самом деле хватит сил. Нет, никто не пришел. Просто пустота, которую он не знал, как заполнить. Итак, он поел. Замороженные вафли, которые готовятся в тостере за шестьдесят секунд… Банку супа, которую нашел в своем маленьком продовольственном шкафу несколько дней назад, когда был болен. Виноград, который купил в среду. Когда он закончил, он был набит до отвала, но пустота все еще оставалась тяжелой в его животе, не переваренная.
Снег падал большими хлопьями, разносясь по оконным стенам его гостиной. Луи Армстронг и Билли Холидей носились по комнате по мере того, как отсчитывали часы.
К одиннадцати Тейлор встал с дивана, касаясь пальцами ног стеклянной стены. Со стаканом виски в руке он поставил вторую в окно. Было холодно, как и у него внутри. Он допил и сел за чертежный стол в углу. Неистово делая зарисовки, прежде чем его рука успокоилась, он обнаружил, что рисует широкие сине-зеленые глаза и рваные каштановые волосы. Тейлор смешал два цвета, чтобы создать оттенок зеленого, которого ему сейчас больше всего не хватало. Но прежде, чем он дорисовал, его телефон зазвонил.
Он посмотрел на телефон, который звонил, пока номер не появился в поле зрения. Но это был не номер; это было имя. Имя, которое он бросил в ящик ранее той ночью.
Кэтрин.
Кэтрин.
Кэтрин.
Выключив музыку нажатием кнопки, он глубоко вздохнул.
Когда он поднес телефон к уху, он понял, что не следует этого делать. Он знал, что это было то же самое, что открыть ей дверь, что он делал себе во вред, но не мог остановиться.
— Привет?
— Тейлор. — Ее тон был более глубоким, меланхоличным, она изо всех сил пыталась добраться до него.
— Как ты?
Минуту он промолчал, но уступил слабости снова дать ей хоть какое-то время и отрезал:
— Я все еще болею на случай, если ты забыла.
Ее раздраженное дыхание говорило больше, чем ее слова.
— Я слышала, тебе стало лучше.