— Это потому, что ты сумасшедшая, — говорю я ей, улыбаясь впервые за день.
— Я знаю. — Она делает паузу. — Но, Иза, пожалуйста, обещай мне, что независимо от того, что с этим случится, независимо от того, куда это пойдет, ты всегда сможешь прийти и поговорить со мной, если тебя что-то беспокоит. Я не хочу, чтобы ты чувствовала себя одинокой.
Я сжимаю губы и киваю, хотя она меня не видит.
— Обещаю.
— Хорошая девочка, — говорит она. — И помни, я люблю тебя.
— Я тоже тебя люблю.
К тому времени, как я вешаю трубку, я уже плачу. Решаю выпустить все это наружу, потому что это лучше, чем держать в себе и позволить этому душить меня.
Десять минут спустя мои глаза опухают, у меня икота, а тушь и подводка окрашивают щеки. Я иду в ванную, чтобы умыться и поправить макияж, прежде чем вернуться в свою комнату и заставить себя думать о чем-то другом, кроме мамы.
Я смотрю в окно на соседний дом, гадая, когда же наткнусь на Кайлера. Часть меня хочет этого, в то время как другая часть меня предпочла бы этого не делать, тем более что он, вероятно, встречается с Ханной.
Отойдя от окна, я слышу, как открывается входная дверь, и звук голосов наполняет дом. Внезапно все мои заботы о Кайлере и маме уходят в прошлое, когда возникают более серьезные и насущные проблемы.
Я думаю о том, чтобы остаться в своей комнате. И никогда не выходить. Но в конце концов мне придется встретиться с ними лицом к лицу, так что лучше сорвать пластырь прямо сейчас. Кроме того, может быть, я смогу докопаться до сути, где, черт возьми, оказались мои рисунки.
Собрав все свое мужество, которого я набралась за время путешествия, я расправляю плечи и спускаюсь вниз. Но когда я вхожу в гостиную и вижу, что мой папа, Линн и Ханна отдыхают на диване, окруженные тоннами пакетов с покупками, болтая об профориентации, и моя уверенность уходит.
Я начинаю поворачиваться, чтобы уйти, когда слышу, как Ханна говорит:
— Что, черт возьми, с тобой случилось?
Сделав глубокий вдох, я поворачиваюсь к ним лицом.
— Привет.
— Хм… — Ханна смотрит на меня, опустив челюсть до колен, совершенно безмолвная.
Я борюсь с желанием скрестить руки на груди и попытаться прикрыться.
— Что ж, я вернулась.
— Мы это видим. — Линн смотрит на меня с неприветливым выражением, и, хотя это кажется невозможным, я клянусь, что в ее глазах больше ненависти ко мне, чем когда-либо.
Я выдерживаю ее смертоносный взгляд, хотя мои внутренности трясутся, как желе. Я знаю, кто ты на самом деле. Знаю, откуда этот взгляд ненависти. Поверь мне, я все понимаю. Папа изменил тебе, и ты ненавидишь меня, но знаешь что? Ты не имела права так обращаться со мной, и однажды я дам тебе это понять.
Чем дольше я смотрю на нее, тем больше она скрежещет зубами, пока, наконец, не отводит от меня взгляд и не сосредотачивается на копании в сумках.
— Ты выглядишь, — мой отец чешет голову, глядя на меня, — мило.
— Генри, — предупреждает Линн, бросая на него хмурый взгляд, способный убить. — Мне показалось, ты говорил, что у тебя есть дела по работе.
Его взгляд задерживается на мне еще на пару секунд, затем он встает и говорит Линн:
— Я буду в кабинете, если кому-нибудь что-нибудь понадобится. — Он пересекает комнату, похлопывая меня по плечу, когда проходит мимо. — Я рад, что ты вернулась, — шепчет он, прежде чем поспешить по коридору в свой кабинет.
Линн, должно быть, услышала его, потому что ее внимание сосредоточилось на мне.
— Итак, Изабелла, — она произносит мое имя самым безумным образом, как будто это оскорбление. — Я вижу, у тебя была довольно веселая поездка и ты немного изменилась.
— Можно и так сказать, — сухо отвечаю я, чувствуя, что сейчас начнется кульминация.
Ее лицо морщится, когда она целеустремленно рассматривает мой наряд.
— Тебе следовало последовать моему совету. Платья тебе не идут, милая.
Ханна хихикает, доставая из коробки туфли на высоких каблуках.