Вероника не заметила плохо скрываемой угрозы, адресованной никому-то конкретно. Все ее существо было сосредоточено на куске свернутой бумаги, который Монкрифф сунул ей в руку.
Four
Себастьян чаще всего находил ожидание восхитительной формой пытки.
Однако это было до того, как ему пришлось ждать в третьем грузовом вагоне второго класса, гадая, станет ли Вероника Везерсток первой женщиной, в его личной истории, которая откажется от приглашения встретиться с ним.
Его окружение было посвящено не багажу, а грузам и грузам всех мыслимых видов. Медные трубы, прикрепленные к правой стене, блестели в тусклом свете из окна. Напротив них на запертых полках стояли мешки с ячменем и семенами. Ящики с замороженным маслом, были аккуратно сложены рядом с хрупкими коробками из-под фужеров.
Был бы батальон фужеров. В конце концов, их следующей остановкой был Париж.
Когда дальняя дверь открылась, он вздохнул с облегчением и прижался спиной к стене, надеясь, что полки и тени обеспечат ему укрытие.
Вероника вошла и мгновенно повернулась, чтобы запереть дверь от зимнего ветра, прежде чем взглянуть на мрак интерьера. Ее внимание сразу же отвлекла плотно набитая груда потертой мебели. На трехногих столах и корпусах шкафов, стояли стулья с рваной бархатной обивкой, скрепленные кожаными ремнями и цепями.
Поскольку она еще не знала о его присутствии, Себастиан воспользовался возможностью наблюдать за ней в бесхитростный, расслабленный момент. Она осмотрела каждый предмет потрепанной антикварной мебели, снимая персиковые перчатки с каждого пальца.
Почему это действие показалось ему невыносимо эротичным, он не мог сказать.
В этих неотапливаемых грузовых вагонах было чертовски холодно, зачем ей снимать перчатки?
Ох… Ох, черт.
Его очаровали изогнутые кончики пальцев, когда они проверяли текстуры и детали нескольких предметов, в то время как, мысли и ее мнения вырывались из ее горла легкими умозрительными звуками. Бессловесный шепот открытия, удрученный вздох, небольшой вздох от удивления, когда она обнаружила что-то неожиданное.
Он был дураком, предложив им встретиться в таком тесном помещении, хотя и заметил, что это безопаснее, чем где бы то ни было, где есть кровать.
Не то, чтобы ему когда-либо была нужна кровать, чтобы насладиться женщиной. На самом деле подойдет любая поверхность.
Осторожно, почти благоговейно Вероника погладила исцарапанную, шероховатую поверхность стола, ее пальцы находили бороздки и очерчивали их путь до конца. Закрыв глаза, она предалась личному моменту, как будто делилась с письменным столом воспоминанием, из-за которого ее щеки окрасились тремя оттенками персика.
Себастьян флиртовал, ласкал и имел бессчетное количество красивых женщин. В душе он был гедонистом и делал все возможное, чтобы оправдать свою репутацию на каждом шагу. Человек, движимый желанием, потворствуя ему, он поглощал любое удовольствие, которое могло доставить мгновение, растягивая его до последней капли.
В той вакханалии, которая была в его жизни, он не мог припомнить, чтобы когда-либо желал женщину с такой пылкостью.
Действительно, это граничило с насилием.
Не насилие по отношению к ней, а свирепая, примитивная реакция, врезающаяся в его тело с силой боевого молота. Пронзая его злыми копьями похоти, прежде чем высмеять его своим безразличием.
Это не только сильно встревожило его, но и привело в нетипичное недоумение. Несмотря на болезненно пылкую потребность, это не была острая потребность бросить бедра вперед в теплое отверстие с красивым лицом.
Его руки хотели построить для нее что-нибудь. Разбить то, что ее оскорбило, или тирана, которого можно свергнуть от ее имени.
Эти почти студенческие желания и стремления не были частью его намерений по отношению к женщинам с тех пор, как он был четырнадцатилетним парнем, отчаянно нуждающимся в убийстве дракона, чтобы завоевать свою девушку.
Будучи мужчиной, он стал монстром. В ее глазах все еще оставался им.
Движимый усиливающейся любознательностью, он пополз вперед, уже не прячась, но и не привлекая внимания к своему присутствию.
Что-то в старом столе настолько привлекло ее внимание, что он подошел достаточно близко, чтобы дотянуться до нее, а она еще не осознала, что она не одна.