Тут уж подоспевает и второй страж порядка, он поднимает сумку, озирается по сторонам, и, заметив меня, приветливо улыбается. Его бледное веснушчатое лицо светится гордостью.
- Ваше, мэм?
- Да, благодарю, - я принимаю у него из рук находку и направляю свой любопытный взор в сторону карлицы. Только сейчас мною, наконец, овладевает сильнейшее раздражение.
- А что касается…!
Зародившись в сознании, злые слова исчезают на полпути до голоса: не быть им озвученными. В лицо ударяет свет, и секунда вдруг повисает на тонкой хрустальной ниточке, а из груди вырывается полустон-полувздох.
Ребенок.
Не карлица - что это вообще за дурацкая фантазия? - а девочка. Грязная и костлявая, в болтающейся не по размеру сношенной одежонке, из-под черной лыжной шапочки торчат клоки длинных спутанных волос, глаза прожигают исподлобья, густые брови озабоченно сомкнуты на переносице, на бескровном лице – не отчаяние, а презрение и гордость. И она самый красивый ребенок из всех, которых я когда-либо встречала.
Я спешно переставляю фигуры на своей шахматной доске, желая переиграть эту партию.
- Все в порядке, мэм? – участливо интересуется веснушчатый полицейский, должно быть, замечая смену эмоций на моем лице.
- Все хорошо, - не сразу нахожусь я, быстро и неестественно широко улыбаясь. И тут, ошарашенная внезапно пришедшей на ум идеей, я, скорчив серьезную мину, обращаюсь к девочке: – А ты, маленькая негодница, в следующий раз будешь знать, что бывает, если не слушаться старших. Я все расскажу маме о твоих проделках, пусть она тобой занимается, хватит уже с меня: ты совершенно неуправляема! Дома мы с тобой еще поговорим. Спасибо, сержант. Пойдем, Айла.
С этими словами я беру оторопевшую девочку за холодную и шершавую от мороза руку, но полицейский, сжимающий ее с противоположной стороны, не отпускает ребенка так просто.
- Вы хотите сказать, что знакомы? - сверлит он меня недоверчивым взглядом.
- Разумеется, знакомы, это моя племянница, - как можно раздраженнее и нетерпеливее бросаю я. Маленькая ложь, а чувство страха пронизывает насквозь, как ножик для резки бумаги – тетрадный листок. – Вы не смотрите, что Айла так одета: мы возвращаемся с утренника, где она играла нищенку. Благодарю за помощь, сержант, но мне надо сдать ребенка матери, и если вы ее заберете, боюсь, у меня будут проблемы, - я игриво улыбаюсь и подмигиваю сержанту, поражаясь собственной дерзости, и он отпускает руку девочки и зачем-то отдает честь.
- Почему же тогда она убежала? – уже без подозрений, но с любопытством интересуется полисмен.
- У нас свои игры, от которых я, честно говоря, не всегда в восторге. Долго рассказывать, - я непринужденно взмахиваю рукой. Улыбка остается на губах, как приклеенная.
- Рады служить, мэм, - к моему облегчению произносит он. - Вы обращайтесь, если что. И это… контролируйте Айлу что ли, а лучше скажите ее матери, чтобы взялась за воспитание… Ну, вы и сами знаете. Счастливого Рождества.
- Веди себя хорошо, маленькая негодница. Счастливого Рождества, - с усмешкой добавляет рыжий сержант, обращаясь, разумеется, к ребенку, а не ко мне.
- И вам, - говорю я, глядя вслед двум удаляющимся силуэтам. Рука девочки, оказавшись в ловушке из моих пальцев, пытается выбраться наружу, царапая мою ладонь ногтями, но я держу крепко.
Только вот зачем? Если этот ребенок бродяжничает, то мой гражданский долг – отвести ее в полицию, там бы ей помогли, а я, наоборот, ее от полиции увела. Да, возможно, так я спасла ее от наказания, но разве она его не заслужила? А я, получается, таким образом оказала ей медвежью услугу, внушив мысль, что любой проступок может остаться безнаказанным.
Что же это было, простительное милосердие или непростительная бесхребетность? Поступила ли я правильно или совершила глупость? И наконец, что мне с ней делать дальше?
========== Часть 3 ==========
Как только полицейские скрываются за поворотом, девчонка начинает выкручивать мне руку, пытаясь освободиться, но силенок ей явно не хватает.
- Пустите! – шипит она сквозь сомкнутые зубы, буравя меня озлобленным, совсем не детским взглядом.
- Подожди. Я хочу помочь тебе, - неуверенно произношу я, голос отчего-то дрожит.
- Не надо! Пустите! – она мотает головой, всем телом повисая на моей руке, и я перехватываю ее запястья, не переставая увещевать о своих добрых намерениях.