Моя тарелка была пуста, в бокале остался один лишь лед и апельсиновая корка, а гора брускетт, лежащих перед Сарой, и не думала таять. Время казалось застывшим как доисторическая окаменелость, пока она не выдала: «А Франческо Палладино?» — и после этого, видно, чтобы наверстать упущенное, побежало втрое быстрей.
Я опустила фисташку, которую собиралась съесть, прямо в пепельницу и даже не заметила. Взяла в рот соломинку, забыв, что мой бокал давно пуст. Меня так резко вырвало из сладкой дремы, что закружилась голова и шпритц попросился обратно.
— Ч-что Франческо Палладино?
— По-моему, самый лучший преподаватель, не находишь? — прищурилась Сара, — Ну э-э, сама понимаешь. В ту пятницу девчонки ходили на его выставку, говорили, что-то с чем-то. Что он гений и все такое. И я тоже завтра туда собираюсь. Хочешь со мной? Ах, кстати, слышала, что он полиглот? Чудно так. Знает английский, немецкий, французский и испанский в совершенстве…
И еще шведский, мысленно добавила я. Ты забыла про шведский.
— А книгу его не искала в магазинах? — продолжала она. — Я очень хочу найти. Удивительно, как он только все успел. Двадцать восемь лет, а уже и книгу написал, и выставки у него по всей Европе, и дофига языков выучил… Говорят, у него очень богатые родители. Знаешь там, теннисный корт, лошади, рабы… ха-ха. Шутка.
Если до этого общество Сары мне было просто в тягость, после ее слов я ощутила такой приступ злости, что аж на дне желудка заклокотало. Казалось немыслимым, что она всерьез может говорить о нем в таком тоне. Я неуклюже попрощалась, сославшись на визит в прачечную (уже очевидно закрытую к этому часу), и кинулась к выходу так стремительно, что едва не врезалась в официанта с подносом грязной посуды в руках. В спину мне полетело возмущенное «signorina, attenzione!».
Франческо Палладино. Франческо. Его имя преследовало меня повсюду: в названиях улиц и магазинных вывесках, в афишах и свежеотпечатанной прессе, на табличках под историческими памятниками и в уголках знаменитых картин. Казалось, чтобы избавиться от наваждения, нужно закрыть глаза. Но стоило мне это сделать, как какой-нибудь ребенок, играющий в мяч на обочине, кричал своему товарищу «Francesco, dai!» — и все начиналось сначала.
Хватало лишь имени, трех невинных слогов, и я переставала существовать, растворяясь в фантазиях о том, что могло бы быть и чего никогда не будет. Трех невинных слогов, и моя память воскрешала его улыбку, в ушах музыкой звучал его низкий размеренный голос, перед глазами вставал его высокий силуэт, и рука снова ощущала то его прикосновение, когда он взял мою ладонь в замок своей, показывая движения кисти (его рука тогда показалась мне такой сильной, уверенной и теплой, а моя под ней — такой беззащитно крошечной). И я отчаянно терла большими пальцами веки, и я злилась на себя, я почти себя ненавидела, — так глупо все это было. Ведь каждая студентка нашей группы попала под его чары, каждая возомнила себя исключительной и мечтала урвать кусочек времени молодого профессора, кто-то посмелее даже пытался с ним флиртовать, — но не каждая могла позволить себе погнаться за бредовой романтической фантазией. Я — точно нет. Я помолвлена с другим, и до судьбоносной встречи с Ф.П. была вполне счастлива.
16 сентября, суббота
Я сделала расклад на рунах.
Текущая ситуация и мое поведение в ней не вызывает одобрения у высших сил, происходит растрата энергии (даже была упомянута измена как одно из возможных событий). Сейчас для меня время расти: незаметно, маленькими шажками (точно растение под землей до того, как покажется на поверхности). А будущее мое туманно: пустая руна, что говорит о том, что произойдет нечто кармическое, на что я не могу повлиять.
Что мне делать? Отвлекать себя работой, книжкой, французским (к которому я за последние четыре дня почти не притронулась)? Продолжать и дальше наблюдение за Ф. или же усилием воли направлять фокус внимания на иное?
Мне кажется, сегодня моя страсть была тиха. Эта хороший знак. Возможно, если она и дальше будет идти на спад, я выздоровлю.