Лилечка спорхнула с подиума в его объятия.
— Вот, садись и посмотри, — протянул он ей папку с бумагами.
— Что это? — подняла она на него глаза и утомленно вздохнула.
— Устала, моя девочка, — прошептал Станислав Михайлович, склонившись к ее щеке.
Она чуть вздрогнула от колючего прикосновения его усов. Открыла папку. Прочла заглавие первого листа и замерла.
— Что это? Зачем? — проговорила потухшим голосом.
— А ты прочти!
— Нет, не хочу! — Она силой всунула ему в руки папку. Губы ее дрожали, пальцы нервно перебирали край фаты.
Пшеничный растерялся:
— Лилечка, это же так… Это просто…
— Я не хочу об этом думать… никогда!
— Ты и не думай! Просто я хотел, чтобы ты знала, как я тебя люблю. Мне казалось, что ты меня слегка ревновала к моим детям. Поэтому я решил, раз они уже взрослые люди, пусть дальше живут самостоятельно. Я и так для них много сделал. Все должно принадлежать только тебе и нашему ребенку. — Лилечка, нахмурившись, молчала. — Ну пойми, это так принято. Во всех странах. Это на всякий случай. Я хочу, чтобы ты была уверена, что, став моей женой, ты будешь полностью обеспечена, если… ввиду каких-либо обстоятельств… — не стал уточнять Пшеничный. — К тому же у нас скоро родится ребенок, это важно для него.
Лилечка улыбнулась:
— Ты прав, для него это важно. Я так хочу, чтобы он не столкнулся в своей жизни с бедностью. Я так хочу, чтобы он был счастлив.
— Ну и отлично! Так ты рада? — заглянул он ей в лицо.
— Рада! — рассмеялась юная невеста и вновь поспешила на подиум.
Выбирали, спорили, шутили. Голова Станислава Михайловича сладко кружилась в такт с белоснежными воланами платьев.
«Сокровище! Сокровище из плоти и крови! Нежная, милая, моя невеста, а через два дня — жена, а еще через семь месяцев — мать моего сына…»
Как и предсказала менеджер, самый сложный выбор оказался между тремя нарядами. Лилечка, будучи одетой в одно из подвенечных платьев, покусывала губы, подпирала щечку рукой, зорко бегая взглядом от одного платья к другому, которые были надеты на двух манекенщицах. Девушки едва сдерживали себя в рамках внешней любезности. Зависть раскрасила их щеки в багрово-лиловые тона, свела губы в неестественной, вымученной улыбке и наполнила глаза черными молниями, которые они метали в Лилечку: «За что ей такое везение? Ну старый козел он, кто спорит, но ведь богат! Королевой заживет, а мы по-прежнему будем живыми вешалками для богатых стерв!..»
Станислав Михайлович, посмеиваясь про себя, любовался переживаниями Лилечки: ее порозовевшими щечками, ее растерянным взглядом, ее приоткрытыми губами, носиком, порывисто вдыхающим воздух.
— Я предлагаю, — громко произнес он, — купить все три платья!
Лилия вздрогнула от этих слов и повернулась к нему с изумлением в глазах. Внимательно посмотрела, улыбнулась и, понимающе кивнув, сказала:
— Шутишь!
— Нет! Тебе нравятся все три?
Она пожала плечами:
— Ну вообще-то да! Но я выберу!..
— Не стоит! — не удержался от широкой улыбки Станислав Михайлович и обратился к менеджеру: — Мы покупаем все три!