Он камикадзе и самоубийца. У него напрочь отсутствуют инстинкты самосохранения, если он решил выехать на этот трек. У меня замирает сердце, когда я думаю о том, что может там случиться. А фантазия у меня богатая.
Я не трусиха, но умею адекватно оценивать риски. Глубину луж и глубину отчаяния Громова.
Я всё ещё не уверена в том, что он не наркоман. Кажется, он действительно что-то принимает. Может, антидепрессанты? Или ещё какие-то нейролептики? Что-то не слишком сильное, что помогает ему справиться с ситуацией с его отцом. Люди так просто не рискуют своей жизнью, если в их душе царят покой и гармония.
Вместо того чтобы лежать под одеялом накануне выходных и смотреть новые серии вышедших сериалов, я морожу уши, нос и коленки на продуваемом ледяным ветром треке и волнуюсь о здоровье — моральном и физическом — Громова.
Дожила.
— Кого высматриваешь? — Пихает меня в плечо Тая.
— Никого.
— Будешь за него болеть?
— За кого? — раздаётся у нас за спиной голос моего брата.
Он вручает нам напитки и окидывает взглядом трек. Савва приехал с нами не просто по доброте душевной. Ему явно хотелось провести время с моей подругой, которая в свою очередь не спускает взгляда с владельца «панамеры». Тот её по законам жанра даже не замечает.
— Спасибо. Сколько я тебе должна, Савва? — спрашивает Тая, и лезет в мой задний карман джинсов за телефоном.
Бью её по руке. Нашла повод.
— С ума сошла? Я угощаю. А ты переведи мне три сотни, — кивает мне с усмешкой.
Вот она — братская любовь. Закатываю глаза.
— Я воспользуюсь рассрочкой и буду выдавать тебе по десять рублей на протяжении тридцати дней, идёт?
— Вы такие милые, — вздыхает Тая. Обхватывает трубочку губами, втягивает в себя горячий напиток и морщится: — Что это? Компот?
— Безалкогольный глинтвейн. Но, судя по вкусу, — Савва цокает языком и передёргивает плечами, — та ещё параша.
— Тогда я вообще не буду платить. Сделай возврат моей порции. — Пихаю стакан обратно брату в руки.
— Воу-воу. Хочешь, чтобы мне выбили зубы старые бородатые байкеры?
— Ты всё равно хотел поставить себе виниры. Воспользуешься случаем и сэкономишь на сточке зубов.
Мы все вместе хохочем, громко и некультурно, привлекая к себе лишнее внимание толпы.
Чувствую, что на нас кто-то смотрит, и в этот раз безошибочно в толпе незнакомых людей нахожу взглядом лицо Матвея, наполовину скрытое защитным шлемом.
Он успел переодеться в чёрную с жёлтыми вставками форму для заезда.
Громов подмигивает мне и, прислонив два пальца к шлему в приветственном жесте, опускает визор.
Выпендрёжник.
Седлает мотоцикл.
Его закрывает плотное кольцо из людей, и мне остается только догадываться, как скоро произойдёт его заезд.
У меня потеют ладони, когда я думаю о травмах, которые может получить Громов, если приземлится неудачно. Против собственного благоразумия и здравого смысла начинаю нервничать.
— Кто это? — интересуется Савва. — Тот самый парень, про которого ты заливала отцу? Он существует?
— Что? Нет! — выкрикиваю слишком поспешно. — Это просто знакомый из универа.
Матвей мне чужой, а у меня потеют ладони и тахикардия, когда он, отталкиваясь двумя ногами, выезжает на трек.
Глава 17
Жадно впиваюсь взглядом в стремительно удаляющуюся жёлто-чёрную спину. Из-под колёс мотоцикла Громова поднимается столб грязевых брызг.
Зрители ликуют и улюлюкают, воодушевлённо хлопая в ладоши.
На это невозможно смотреть и не смотреть невозможно.
Я несколько раз пытаюсь отвернуться и прислушаться к тихому разговору Таи и Саввы, но не могу сконцентрироваться, продолжая неотрывно следить за Громовым.
Он развил максимальную скорость и уходит в повороты, лишь чуть её сбрасывая, наклоняет мотоцикл почти параллельно земле. Мне даже несколько мгновений кажется, что он не сможет выровняться и потеряет управление, кубарем с него слетев и переломав себе шею, но Матвею каждый раз удаётся совладать с рычащим двухколёсным монстром под ним.
Вцепившись пальцами в защитное ограждение, вытягиваю шею, не боясь быть обрызганной грязью с головы до ног.
Я будто тоже там, на этом треке. Сижу за спиной у Громова, вцепившись в его плечи, и шепчу молитву ему на ухо.