Перед Рождеством появились волки. Ночами было слышно, как они скребутся в двери хлева, воют на луну и дерутся из-за добычи. Несколько баранов и овец исчезло. Восхищенные и перепуганные, твои племянники жались ближе к огню, слушая рассказы о приключениях Изенгрина. Деревенские мужчины ходили на охоту, устраивали облавы, убили нескольких хищников.
Время текло неспешно. Мне не хватало тебя самым жестоким образом. Дружелюбие твоей семьи лишь делало чуть менее печальной мою судьбу заблудшей овечки, затерявшейся вдали от твоей любви, от родины, дома и близких. Я ничего не знала ни о тебе, ни о дяде. Я терялась в догадках. Зима сделала дороги Бретани совершенно непроходимыми, и никакие путешественники не отваживались добираться до нас. Прядя шерсть или вышивая крошечные одежки в приданое своему будущему ребенку, я неизменно думала о тебе. Что ты делаешь? Что происходит в Париже? Как ведет себя Фюльбер после моего бегства?
Снежные хлопья соткали непроницаемую завесу между Палле и всем окружающим миром. Иногда я уединялась в своей комнате, чтобы почитать наших любимых авторов, но хотя я приносила с собой жаровню с углями, холод быстро выгонял меня оттуда.
Внизу, в большом зале, меня встречали запахи варящихся в котле бобов с салом, крики детей, суета служанок и улыбка Денизы. Из деликатности твоя сестра всегда делала вид, что все у меня в порядке. И в то же время, когда ей казалось, что я отвлеклась, мне случалось ловить на себе ее полный сочувствия взгляд.
Я тяжелела день ото дня. Одна из деревенских матрон, регулярно приходившая ощупывать мой живот и расспрашивать меня, полагала, что все идет нормально. Поскольку она была и немного колдуньей, она поила меня укрепляющим составом, куда входили, по ее словам, мальвазия, синеголовник и несколько унций амбры. Не знаю, в самом ли деле это питье содержало в себе благотворные начала, которые она ему приписывала, но я несомненно чувствовала себя бодро. Иногда мне становилось душно в общем зале и хотелось свежего воздуха. Тогда я закутывалась в плотный плащ, подбитый мехом выдры, — его подарила мне Дениза для зимних прогулок.
Воздух пах морозом. Ветер хлестал меня по лицу, мое дыхание обращалось в пар. Я шла в деревню, или во фруктовый сад, или на Клиссонскую дорогу. Зимний Бокаж восхищал меня своим нездешним видом. Была в этой суровой местности, погребенной под белым саваном, освежавшая душу чистота.
Местные жители приняли меня. После некоторого недоверия вначале они привыкли ко мне и даже соглашались иногда поболтать, когда могли. Совсем не похожие на те изощренные и блестящие умы, с которыми я общалась в Париже, крестьяне, люди совсем другой породы, смогли заинтересовать меня. В них тесно соединялся ревностный мистицизм и стойкие пережитки прежнего языческого идолопоклонства. Поговаривали, будто в лесу Броселианды и на продуваемых всеми ветрами островах до сих пор служили друидессы. Очевидно, они вовсе не страдали от такого соседства. Им в высшей степени было присуще чувство священного и чувство тайны. Именно за это я их и полюбила. С некоторыми даже подружилась. Более близкие к природе, чем мы, они жили инстинктом и открывали Бога в его творениях. С тех пор я всегда возражала тем, кто считал их варварами.
Шли дни. В январе мороз стал таким сильным, что раскололся самый большой камень на краю колодца. Воцарилась стужа. Невозможно было уже спать без огня. Поскольку я не спала вместе со всей семьей в зале, где сохранялось тепло, в моей комнате по вечерам разжигали огонь. Я засыпала, вдыхая запах горящего дерева и глядя на подвижные отсветы пламени, танцующие на потолке.
В воскресенье перед началом поста наступила оттепель. Начался серый, упорный, ужасающе унылый дождь. Все превратилось в грязь. Чтобы не увязнуть, приходилось сидеть взаперти. Это затворничество было для меня мучительным. Час от часу становилось все тягостней. Лишь вечера, когда каждый старался развлечь остальных членов семьи, немного оживляли монотонность дней. Я вновь вижу внимательный круг возле рассказчика. Кельтская традиция богата легендами, и твой зять знал их все. Мы слушали его сосредоточенно, а самые младшие дети, уже уложенные спать, просовывали любопытные личики из-за пологов кроватей.
Хорошо было под колпаком камина. Снаружи шел дождь. Пока отец рассказывал, сыновья вырезали причудливые фигурки из кусков каштанового дерева, слуги плели корзины из тростника, женщины пряли или шили. Когда рассказчик уставал, пили вино, подогретое с корицей, ели мушмулу, орехи или жареный сыр. Покой этих вечеров был столь глубок, что казалось, я могу дотронуться до него рукой. Дениза иногда переставала вращать свою прялку, чтобы обменяться с мужем серьезным, понимающим взглядом. Их взаимопонимание казалось безупречным, и вся атмосфера в доме, естественно, несла на себе его отпечаток.