Это так чертовски хорошо.
Я хочу смаковать каждый кусочек, пока не смогу съесть все… всю ее.
Мои руки удерживают ее в плену у внешней стены отеля. К счастью, сейчас тихо, слава гребаным небесам. Потому что я не могу скрыть свою реакцию на нее, когда мы так близки, и я не стыжусь этого. Она беззастенчиво прижимается ко мне.
— Продолжай в том же духе, принцесса, и все закончится, не успев начаться, — предупреждаю я ее, облизывая мочку уха. Она поворачивает голову так, что наши губы соприкасаются.
— Мы бы этого не хотели.
Ее дыхание обдает мой рот, когда она говорит, и я впитываю все. Фууух, я потерян в ней во всех отношениях. Она вздыхает и поворачивается в моих руках, пока мы не прижимаемся грудь к груди, бедро к бедру. Я придвигаюсь еще ближе, устраняя малейшее представление о разделении. Больше нечего желать от жизни после того, как ее руки поднимутся и сомкнутся на моей шее. Микеланджело, блядь, мог восстать из мертвых и стоять у меня за спиной, а я бы этого не заметил. Моя единственная мысль, затащить ее в постель, или к стене, или куда угодно, где у меня есть шанс войти в нее.
Она смотрит на мой рот с тяжелыми веками. Когда появляется ее язык, обводящий линию ее нижней губы, я теряю всякое чувство времени и готовлюсь погрузиться в нее. Блядь. Я прижимаю свой твердый член к ее животу. Там так хорошо. Как раз в этот момент я слышу неподалеку щебет смеха, и это возвращает меня к тому факту, что я борюсь с любовью ко всему, что есть в моем существовании, у стены самого общественного отеля.
Блядь. Блядь. Блядь.
Пришло время зайти внутрь.
— Давай воссоздадим этот кусочек рая внутри, принцесса, — говорю я ей, уткнувшись носом в ее горло, даже когда продолжаю покрывать поцелуями самую нежную кожу, которую я когда-либо ощущал.
Она откидывает голову назад и смеется.
— Это твоя худшая реплика за все время.
Мои пальцы погружаются в ее волосы, удерживая ее на месте, пока я царапаю зубами ее шею.
— Это работает?
— Да. Но я почти уверена, что ты мог бы сказать что угодно, и я бы завелась прямо сейчас, — признается она тем же задыхающимся голосом, который угрожает свести меня с ума.
Я делаю глубокий вдох, чтобы попытаться взять себя в руки.
— Хорошо. Нам нужно зайти внутрь. Прямо сейчас, — рычу я, подхватывая ее на руки и маршируя через главный вход.
Люди могут думать, что им, блядь, угодно. Пока копы не помешают тому, что вот-вот произойдет, мне наплевать. Валентина утыкается лицом мне в шею, пока я прохожу через вестибюль. Люди пялятся и шепчутся, но Валентина решает, что сейчас самое подходящее время провести языком по коже на моей шее, так что, честно говоря, мне нужно сосредоточиться на других вещах.
Лифт, это урок самоконтроля, и я чувствую, что заслуживаю олимпийской медали за то, что продержался так долго, не изнасиловав ее. В сотый раз с тех пор, как мы воссоединились, я задаюсь вопросом, как я вообще жил без нее. У меня уходит пятьдесят лет на то, чтобы найти карточку-ключ в кармане, и, наконец, Валентине приходится доставать свою из сумочки, потому что у меня это занимает так много времени. К счастью, она не комментирует тот факт, что все это держится на том, насколько сильно у меня трясутся руки.
Я чертовски люблю эту девушку.
Мы заходим внутрь, и я готов трахнуть ее на полу перед входом, если понадобится. Однако, к моему удивлению, она говорит:
— Поцелуй меня медленно.
И все, блядь, я медленно целую ее. Я прижимаюсь к ее сладкому телу и проглатываю ее ответный стон. Я чувствую себя более чем потрясающе. Она тоже здесь, со мной, ее великолепные золотистые глаза затуманены похотью, а зрачки расширяются. Пульс на ее шее завораживает меня, так как он бьется вместе с быстрым подъемом и опусканием ее груди. Она касается моей щеки, проводит пальцами по моему рту.
— Я хочу, чтобы он был на мне повсюду. Сейчас.