на этом Камилла открыла глаза: над ней склонился знакомый уже рыжий… и смазливая брюнетка средних лет.
— ну, привет, — весело сказала она, — меня зовут Годива. И я принесла тебе одежду, детка. Этим мужчинам ничего нельзя доверить. ни-че-го.
— не надо мне ничего, — буркнула Камилла, уже привычно пробулькав нечто совершенно невнятное.
Годива, не поняв ни слова, поняла общее настроение. Уперла кулаки в бока, глянула из-под ресниц на мужчину.
— Господин маг, извольте прогуляться к себе. нам с этой нежной барышней надо потолковать по-свойски.
«маг?» — Камилла невольно уставилась на мужчину, и ее прошибла предательская дрожь.
на слугу Светлейшего он не похож. Значит, темный маг? один из этих, что объединятся в ковены, жарят на обед детей и пьют кровь невинных девушек?
А он, поймав ее взгляд, видимо понял ход мыслей — и, ухмыльнувшись, демонстративно медленно развернулся и вышел прочь, хлопнув дверью.
«маг», — повторила про себя Камилла.
Зачем он ее подобрал? Ясно ведь, что не из добрых побуждений…
но развить эту мысль ей не дала Годива. она попросту села на край кровати и с совершенно недопустимой фамильярностью облокотилась на локти так, что лопатками уперлась Камилле в бок.
— Послушай, котеночек, — сказала она, — ты в самом деле не можешь говорить? Здесь ты можешь ничего не скрывать, мы не побежим на тебя доносить.
И посмотрела в упор на Камиллу.
— не могу, — растерянно сказала она. ожидаемо «у-а».
— Понятно, — вздохнула Годива, — жаль. но это не беда. тебе повезло, ты уцелела. Представляешь, тебя несла бушующая Свуфтица, а ты уцелела? тебя должны были все семь ангелов прикрыть… Эй, ты что?
По щекам снова покатились слезы. невозможно, просто невозможно думать о том, что родители… остались там. А ее унесла река. А они так и лежат, бедные, под открытым небом, и некому позаботиться…
— Эх, — услышала Камилла.
матрас прогнулся под весом женщины, а в следующий миг Годива мягко обняла ее за плечи, прижала к себе и зашептала на ухо:
— не плачь. Или наоборот, плачь. тут, куколка, уже думаешь о том, войны бы не случилось. Король-то наш помер. А сынок его, говорят, семью какого-то вельможи укокошил. Вот так, как разбойник, ночью на лесной дороге… Герцог Велье, говорят, бросил клич — мол, не сидеть на троне убийце! то ли ещё будет…
И Камилла отчаянно закивала, трясясь всем телом.
Это ведь Эдвин Лоджерин приказал убить папеньку и маменьку, да и ее — только за то, что она дала ему пощечину на балу.
По всему выходило, что она виновата в смерти родителей… И как после этого жить? И она рыдала, вцепившись в эту незнакомую, пропахшую дешевыми духами женщину, уткнувшись лицом в ее шерстяное платье. Рыдала и не могла остановиться.
— ну, хорош реветь, — наконец сказала Годива, — давай, я помогу тебе приодеться. А то господина мага смущаешь.
она мягко выскользнула из хватки Камиллы, а через несколько минут вернулась, неся в руках простую льняную сорочку со шнуровкой по горловине.
— ткань, может, и грубовата, — извиняющимся тоном пояснила Годива, — зато новая. И нигде не будет просвечивать. ну-ка, давай. Руки поднять можешь?
Камилла слегка растерялась. она уже привыкла тонуть в собственном горе, а появление новой сорочки как будто выдергивало ее, тянуло куда-то наружу — и вверх, туда, где простые дела простых людей, а не только воспоминания о счастье.
она подняла руки, и Годива очень ловко обрядила ее в этот предмет одежды. Стянула шнурок на горловине, завязала его бантиком.