Жёлтый неверный свет выхватил из тьмы ранее недоступные моим глазам подробности: толстую свинью, развалившуюся прямо в проходе в окружении полудюжины поросят, лошадиную голову, свесившуюся через одну из перегородок. У стены на куче загаженной соломы очумело мотал башкой безрогий козёл.
Кузнец с руганью принялся загонять живность обратно в стойла.
Вот только я смотрела на всё это сверху.
«Убили... Илюшка расстроится... – обречённо подумала я, отводя взгляд от ставшей внезапно такой незначительной суеты внизу. – Что там дальше? Тёмный тоннель и свет в конце...»
Но никакого света там, где я оказалась, не было. Сюда не добирались даже отблески чадившего в хлеву факела. Зато над головой поблёскивали звёзды, и что-то неприятно кололо мой призрачный зад.
«Может, я не совсем умерла?» – заёрзала я и тут сообразила, что, свесив ноги, сижу на краю того самого люка, который заметила перед нападением проклятого козла. Задумываться, как я умудрилась сигануть метра на четыре, да ещё по диагонали, не хотелось: сразу возникали мысли на тему «Что, если бы не...». Решив для себя, что случайно продемонстрировала пресловутые возможности человека в стрессовой ситуации, я отбросила ненужные размышления и ущипнула себя за руку. Боль пришла. А вместе с ней и окончательная уверенность, что я всё ещё жива.
Обругав собственное нездоровое воображение, я, стараясь производить как можно меньше шума, отползла от люка. Впрочем, предосторожности были излишни. Внизу как раз поднялся невообразимый гвалт: кузнец попытался водворить на место свино-мамашу. Та водворяться обратно в загаженный загон не имела никакого желания и принялась удирать от заботливого хозяина по хлеву, визжа и снося всё, что только попадалось на пути, включая хозяйку. С мстительным удовольствием я услышала влажный плюх и новую порцию ругани – болтливую тётку, похоже, общими усилиями усадили в ту самую лужу, в которой четверть часа назад побывала я.
Впрочем, долго предаваться злорадству я себе не позволила. Надо было выбираться с забитого сеном чердака. И сделать это желательно раньше, чем хозяева зададутся вопросом, кто же, в прямом смысле, подложил им такую большую свинью среди ночи.
Я огляделась и, в конце концов, заметила тусклый свет, пробивающийся сквозь щели небольшой дверцы в торце сеновала. Пробравшись туда, я ещё немного повозилась, прежде чем мне удалось найти подходящую щепку и подцепить крючок, разумеется, располагавшийся снаружи, и наконец вдохнула полной грудью прохладный ночной воздух. После зловонного стойла и пыльного сеновала это оказалось неожиданно приятно. Увы, вместе с ароматами цветов и близкой свободы нос уловил и совсем другие запахи. Те, что исходили от меня самой.
Меня перекосило, и я поспешно спустилась по кривой лесенке, прислонённой к стене дома. Во дворе оказалось вовсе не так темно, как я себе воображала: полная луна очень кстати выглянула из-за туч. Обозрев себя в неверном голубоватом свете, я скривилась ещё сильнее. Скажем так, акробатика в навозе не пошла на пользу ни сарафану, ни мне самой.
«Осталось только в перьях обвалять!» – проворчала я себе под нос, вспоминая, с какой стороны мы с Ильёй вошли в село. Где-то там имелась небольшая речушка. Она-то мне и была нужна. Вернуться в избу в виде ходячей навозной кучи я была не готова.
ГЛАВА 6
До реки я добралась довольно быстро. Тучи окончательно ушли, и луна давала достаточно света, чтобы не натыкаться на заборы и не спотыкаться на каждом шагу. А большего мне не требовалось.
Выбрав уютный закуток подальше от мостков, которые деревенские явно использовали для стирки, я под прикрытием высокого осота разделась. Платье-рубашку, обильно разукрашенное коричневыми пятнами, протопила на мелководье, придавив большим камнем, чтобы не унесло течением. Пусть отмокает.
Хорошенько отмокнуть пришлось и мне самой. Грязь превратилась в противную корку и смывалась очень неохотно. Благо прогретая за день вода остыть не успела. Я с удовольствием повалялась в воде, раз за разом прополаскивая распутанные волосы.
Когда даже кожа на пальцах сморщилась от воды, я неохотно выбралась на берег. Ещё раз убедившись, что заметить меня в моём укрытии можно только с реки, занялась стиркой. К моему удивлению пятна с платья смылись куда легче, чем с меня самой. Но не успела я обрадоваться внезапно проснувшимся талантам прачки, как во весь рост встала новая проблема. К рассвету поднялся лёгкий ветерок, и я основательно продрогла. Но ни напялить на себя мокрую одёжку, ни тем более выйти на деревенскую улицу голышом желания не возникало.
– И сколько оно сохнуть будет? – проворчала я себе под нос, раскладывая платье-рубашку на торчавшей из песка коряге.