— Наверное, — он частично приподнимает створку окна. Там даже имеется сетка.
Я сажусь на кровать, снимаю обувь и ремень. Дышу насыщенным вечерним воздухом.
— Тебе нужно что-нибудь съесть, — он шарит в своем рюкзаке и предлагает мне протеиновый батончик и бутылку воды.
— Мне пока нормально.
— Ничего тебе не нормально. Ешь.
Я тупо смотрю на него.
Он сует руку мне под нос.
— Сейчас же.
Я принимаю от него воду и протеиновый батончик, хотя тихонько ворчу из-за его приказов. Я заталкиваю в себя еду и минутку сижу, убеждаясь, что она не полезет обратно.
Вроде нет. От скуки я читаю этикетку на батончике и вижу, что срок годности вышел почти год назад. На вкус нормально. Сроки годности уже не имеют значение. Если еда выглядит нормально, ты ее ешь.
Я наблюдаю, как Трэвис толкает комод, располагая его перед дверью, чтобы забаррикадировать ту на случай вторжения. Затем он садится на детский стульчик и чистит свой дробовик, заодно поедая протеиновый батончик.
Я примостилась на краю одной кровати, допивая воду, когда он встает, потягивается с головы до пят и расстегивает ремень.
Мой желудок бунтует, но не от еды.
Если Трэвис окажется извращенным типом, это случится сейчас. Теперь я в западне с этим мужчиной. Ночью. В комнате на втором этаже. Где дверь забаррикадирована тяжелым комодом.
Если он думает, что заслуживает платежа за оказанную мне помощь, то потребует этого сейчас.
Он встает и долго молча смотрит на меня. Наконец, бормочет:
— Спи уже, девочка.
Когда он растягивается на другой кровати, я выдыхаю и наконец-то снимаю рубашку, откидываю одеяло и тоже ложусь.
У него есть несколько свечей и светильник с одной из тех батареек, который должны работать вечно, но этой ночью нет смысла тратить свет впустую.
Мы ничего не будем делать в темноте.
Я рада, что мои инстинкты не ошиблись на его счет.
Я рада, что сказанное им было не просто словами, призванными побудить к подчинению.
Трэвис реально достойный мужчина.
Я чувствую его запах со своего места — запах его тела смешивается с пропитанным сажей воздухом, поступающим из окна. Его отчетливый запах успокаивает. Это означает, что я не одна.
Я в месте, которое настолько безопасно, насколько можно надеяться, к тому же с мужчиной, способным меня защитить. Дверь забаррикадирована. Никто не может попасть в окно без лестницы. И мы в абсолютной глуши.
Я чувствую, как мое тело расслабляется впервые за долгие недели.
— Я чувствую себя лучше, — говорю я в тишине. Еще не полностью стемнело, и я знаю, что Трэвис не спит, потому что время от времени он меняет позу.
Он хмыкает.
— После еды, имею в виду. Спасибо, что заставил.
Он снова хмыкает.
Я поворачиваю голову и хмуро смотрю на него.
— Мог бы общаться не только хмыканьем, знаешь ли.
Он лежит, согнув одну руку и подложив под голову. Другая теребит покрывало. Он им не накрылся. Его оружие на полу возле кровати, рядом с ремнем, к которому прикреплены ножны с охотничьим ножом. Он не поворачивается посмотреть на меня, пока бормочет нечто неразборчивое.
— А это было просто хмыканье из нескольких слогов.
Он поворачивает голову и недовольно смотрит прищуренными глазами.
— Я сказал «спи уже, девочка».
Я закатываю глаза и поворачиваюсь на бок, спиной к нему.
Я пыталась быть милой. Дружелюбной. Завязать разговор в неловкой ситуации. Но это явно выходит за пределы способностей или интересов Трэвиса.
Сегодня днем он говорил больше. Он рассказал мне о себе, но тогда я держала его под прицелом. С тех пор он сообщал мне только практичные факты. Он не хочет знакомиться со мной.
Я не должна жаловаться.
Если он не хочет быть моим другом, то и не нужно. Он может лежать молча и смотреть в потолок до восхода солнца, если ему так вздумается.