Эля ухватила за рукав пытавшегося улизнуть во двор Макарова:
- Сажай американца в машину к декану.
- А вдруг декан против, - промямлил Петечка, которому явно не хотелось участвовать ни в каких организационных мероприятиях.
- Поверь мне, декан изначально «за», - успокоила его Элина, тут же злорадно представив, как возбужденный близостью к вожделенным деньгам декан пытается общаться с помощью пяти известных ему английских слов. – И поехали, поехали!
Она выскочила за дверь, напутствуемая раздумчиво-хищным взглядом «кожаного» и словами:
- Ждите повестку, Элина Александровна! – брошенными ей в спину «жеванным».
- Подпрыгиваю от нетерпения, - буркнула Эля себе под нос. Она почти скатилась по ступенькам, и заскочила в поперхивающий мотором автобус.
На кладбище хмурые парни с военной кафедры выгрузили гроб. Прибывшие неровным полукольцом окружили его, воцарилась короткая пауза… Декан и завкафедрой решительно шагнули в центр круга:
- Разрешите траурный митинг, посвященный… - в один голос начали они и одновременно осеклись, с возмущением поглядывая друг на друга.
Гулким драматическим шепотом Светлана Петровна сообщила:
- Мальчики решили, что они члены Политбюро – кто речь над начальственным трупом толкнет, тот и преемник.
Декан с завкафедрой одинаково зверскими взглядами уставились на нее, но старая профессорша лишь многозначительно ухмыльнулась в ответ, и они вдруг замялись, не решаясь начать по новой.
По толпе прокатилась волна, передний ряд раздался и к гробу воробьиным скачком выпрыгнул Грушин:
- Как старший среди учеников покойного профессора Савчука и его фактический заместитель… - звонким голосом прочирикал Грушин, - Объявляю траурный митинг открытым! – триумфально закончил он.
Декан и зав синхронно дернулись и дружно испепелили Грушина взглядами.
- Тьфу ты! – Эля зло сплюнула, резко повернулась на каблуках и полезла обратно в автобус. Ну не разражаться же ответной речью, насчет того, что покойный Савчук не только не считал Грушина своим «фактическим заместителем», но подумывал вообще выкинуть его из лаборатории?
- Как человек, принимавший участие во всех исследованиях покойного, я гарантирую! – с пафосом митингующего красного комиссара Грушин рубанул ладонью воздух, - Мы доведем работу до конца! – и он покосился на стоящего в первом ряду Бена Цви, проверяя впечатления от своей речи.
Эля скривилась. Все-таки Грушин не вполне нормальный – он не соображает: для не понимающего ни слова американца все эти словоизвержения просто бессмысленный шумовой фон. Эля еще раз поглядела на мистера Цви и ей вдруг стало невыносимо зябко, словно ледяной кладбищенский ветер нашел, наконец, дорогу под полы шубы. Американец глядел на Грушина цепким, оценивающим взглядом, будто покупатель на рынке, прикидывающий – этого горластого петуха в мешок да в суп, или другого себе присмотреть, понаваристее?
Словно почувствовав, что за ним наблюдают, американец коротко мазнул взглядом по стеклам автобуса и лицо его вновь приняло отстраненно-вежливое выражение ничего не понимающего иностранца. Эля откинулась на спинку сидения, обхватив себя за плечи и чувствуя, как ее бьет мелкая, противная, никак не унимающаяся дрожь. Замерзла, наверное. Да-да, очень, очень холодно.
Послышались удары молотка, стук смерзшихся в ледышки земляных комьев о крышку гроба. В автобус повалил народ. Мотор снова завелся, зафырчал, на сей раз повеселее, будто тоже предвкушал тепло и обильную выпивку, способную отогреть насквозь продрогшее тело.
Глава 14
Кортеж остановился у входа в университет, и участники похорон бойко сыпанули через широкий холл к двери университетской столовой. Эля пристроилась в уголке длинного, составленного из нескольких стола, во главе которого декан и зав, чуть не отпихивая друг друга, наперебой усаживали американца. Нарезающего вокруг них круги Грушина оба принципиально игнорировали.
- На, тяпни, полегчает, - старый столовский стул тяжело заскрипел и усевшаяся рядом Светлана Петровна по-хозяйски сунула Эле рюмку водки.
Холодно-жгучая жидкость ухнула в горло, разливая по телу долгожданное тепло. Эля почувствовала как с утра издерганные, звенящие от напряжения нервы обволакивает анестезирующим слоем отчуждения. Как будто Эля оказалась внутри невидимого кокона, мгновенно отгородившего ее от всех проблем невесомой стеной. Она кинула в рот кусок колбасы и с отстраненным любопытством принялась наблюдать, как помогая себе отчаянными взмахами рук, кивками, движениями плеч, кажется, даже вертя бедрами на манер восточных танцовщиц, декан с завом пытаются что-то втолковать американцу. Бен Цви вежливо, но непонимающе улыбался. Тяжело отдувающийся декан откинулся на спинку стула.