Она заставляет мое сердце петь, даже когда я нахожусь в когтях дракона.
Проклятые боги, она нужна мне.
Я жмурюсь и сжимаю кулаки несуществующими руками. Когда открываю глаза, то чувствую, как ветер проносится сквозь мои пальцы.
Как это возможно?
Ответ кроется у темного ублюдка, который посещает меня во снах. Он приходит только тогда, когда это ему удобно. Сейчас он не играет в мою игру. И абсолютно безмолвен. Я подозреваю, что он специально растягивает мои страдания, чтобы довести меня до отчаяния, сломить мою решимость.
Могущество.
Приму ли я от него эту силу сейчас, когда так демонстративно отказывал ему в прошлом?
Да.
Безусловно, да.
Сокрушить достопочтенных.
Уничтожить Мидрианскую империю.
Чтобы моя Амали была в безопасности и под защитой вечно. Чтобы она была моей.
Ради нее я стану чудовищем, совершенным и ужасным дьяволом, даже если решение окажется хуже самой проблемы.
Смотрите, насколько я эгоистичен.
Глава 9
Амали
Я смотрю на безоблачное голубое небо, щурясь от палящего солнца, когда капли соленых брызг падают на мое осунувшееся лицо.
Эти мидрианские ублюдки подвесили меня под длинным навигационным шестом в передней части корабля, который, как я узнала от матросов, пока они разговаривали между собой, называется бушпритом.
Прямо под бушпритом находится резная золотая статуя Элара, бога света. Он наклонился вперед с вытянутыми руками, его надменный взгляд устремлен вверх, а сверкающее тело бугрится мускулами. Резная набедренная повязка едва прикрывает явно преувеличенную выпуклость его члена, выточенного таким образом, что под тканью он кажется напряженным.
Меня привязали к этому молчаливому золотому богу так, что я лежу под ним, обхватив руками его торс, а ногами — его бедра и задницу. Прикрепили меня к нему толстыми петлями веревки, как будто я туша с охоты, привязанная к столбу для переноски.
Это непристойно и унизительно. Один из мидрианских солдат даже отпускал отвратительные шутки, когда привязывали меня здесь, но его быстро заткнули суеверные матросы, которые не могли не радоваться, видя мою спину.
Проклятые болваны.
Чего они добиваются, привязывая меня к этой нелепой статуе?
Предполагается, что божественная сила Элара нейтрализует мою темную лесную магию. Если я буду находиться за стенами корабля, то не навлеку свое проклятие на моряков и их драгоценный мидрианский груз.
Во всяком случае, так они сказали.
Что за чушь. У меня никогда не было никакой магии.
Единственный человек, который когда-либо владел магией, — это Кайм.
Если бы ты только знал, что они делают со мной, любовь моя.
По крайней мере, я на свежем воздухе, вдали от этих грязных людей и этого ублюдка Триза. Даже если солнце сожжет мою кожу до красноты, а соль на моих измученных губах иссушит и заставит их потрескаться, я лучше буду здесь, чем заперта в темной, вонючей камере под палубой.
Грохот. Толчок. Мидрианский корабль разрезает волны на куски, подпрыгивая вверх и вниз, когда сталкивается с океанскими волнами. Я закрываю глаза, пытаясь хоть немного спастись от ужасного солнечного света, но он пробивается сквозь тонкую кожу век, окрашивая мой мир в багровый цвет.
Меня мучает жажда. Я не выпила ни глотка воды с тех пор, как покинула маленький корабль Энака.
Я умираю от голода. Желудок часто урчит, а голод так сильно гложет, что превращается в постоянную тупую боль в животе.
Зрение сменяется от ослепительно-белого до обжигающе-синего и ярко-красного, когда мои веки трепещут, открываясь и закрываясь.
И время от времени перед глазами становится черным черно, когда я испытываю головокружение.
Ветер развевает мои волосы.
Облака плывут по небу.
Массивные белые паруса корабля трепещут на ветру.
Птицы проносятся по голубому небу, лениво покачиваясь на ветру. Я завидую им. Они свободны.
Время идет. Не знаю, сколько уже прошло. Мои голод и жажда усиливаются, и я начинаю впадать в странный бред.
Веревки, связывающие меня, слишком тугие. Глупые, жестокие моряки. Наверное, они сделали это специально. Надеюсь, они все замерзнут навечно в седьмом аду Лока.
Я заставляю себя не обращать внимания на давление рельефного тела лже-Элара, прижимающегося к моему. Игнорирую жажду, голод и боль, и это становится даже легко, когда я думаю о Кайме.
Я представляю его лицо; его холодное, красивое, ослепительное лицо, его суровость тает, когда он улыбается мне.