— Ты за нее не бойся, Бог умеет следить за своими чадами.
«Чего она боится?»— в некотором недоумении размышляла я.
Почему мое желание научиться плавать вызывает у нее такое беспокойство? Другие девочки учились плавать, и их матери не боялись за них, по крайней мере, я так полагала. Все должно было бы быть как раз наоборот: ей следовало бы беспокоиться за то, что я не умею плавать и могу утонуть, свалившись в реку. Так что ее поведение казалось мне загадочным. Как-то в одно субботнее утро мать, не глядя на меня, сказала, что я никогда не должна ходить куда-либо наедине с мальчиками.
— Но я не гуляю с мальчиками, мама, ты же знаешь, — ответила я с легким раздражением. — Только с Доном, Ронни и Сэмом.
Последовала длинная пауза, после чего она произнесла:
— Ну так вот: никогда не ходи никуда наедине с Доном, пусть рядом всегда будет Ронни.
Я никогда и никуда не хотела ходить с Доном, но относилась ли сказанное и к Сэму?
— И с Сэмом тоже, мама? — спросила я.
— О, — она распрямила спину. — Сэм — обыкновенный мальчишка, — мать повернулась, взглянула на меня и, тепло улыбнувшись, добавила — Сэм в порядке.
Так о чем было беспокоиться? Я ни с кем не хотела быть наедине, разве что, наверное, со Стинкером, когда ходила на холмы или в лес. Бывало так, что с ним я чувствовала себя куда более счастливой, чем с кем-либо вообще. Со своим щенком я была свободной, и то ощущение скованности, которое появилось у меня в компании Ронни и Дона, улетучивалось, мне становилось очень легко, я могла при желании побежать или сесть, не чувствуя сдерживающего прикосновения их рук или тел.
Мне было даже как-то стыдно сознавать, что присутствие нашего Ронни тоже стало раздражать меня, потому что я испытывала к нему только симпатию, по крайней мере днем. Но не ночью, когда он тайком пробирался в мою комнату и будил меня, потому что ему хотелось поговорить. Со времени той первой ночи это случилось еще дважды.
И вот однажды я отправилась в лес на последнюю, так я сказала себе, прогулку: на следующий день я начинала работать. Эта перспектива отнюдь не вызывала у меня радости — работать предстояло в магазине мануфактурных товаров миссис Турнболл. Устроил меня туда отец Эллис. Я должна была приходить в магазин без четверти девять; четыре раза в неделю рабочий день оканчивался в семь вечера,
в субботу — в восемь или девять, а в среду — в час. Все в зависимости от притока покупателей, как заметила миссис Турнболл. Мать успокаивала меня, заверяя, что со временем я могу получить и более приличную должность. Какую — придумать я не могла, потому что, кроме еще одной девушки, тоже новенькой, и самой миссис Турнболл, в магазине никто не работал.
Тетя Филлис сказала, что мне повезло: десятки девушек «с мозгами» никогда не упустили бы такой шанс, просто я снискала расположение святого отца. И теперь, добавила она, когда матери не было рядом, я могла бы уже и прекратить вести себя как дикий зверь, повзрослеть и образумиться. Я понимала, что она имеет в виду — Дон и Сэм продолжали таскаться за мной, — и хотела сказать ей, что мне не хочется, чтобы за мной ходили ни они, ни кто-то другой и что я люблю бывать в одиночестве, но мать строгонастporo приказала мне никогда не дерзить никому — и особенно тете Филлис. Когда мать говорила о ней, она всегда добавляла: «Ее тарелка и так полна до краев».
И вот я отправилась в лес со Стинкером, который следовал за мной по пятам. Казалось, и он чувствовал, что нашим прогулкам приходит конец, потому и не носился, как обычно, по зарослям, а бежал, опустив голову и поджав хвост, как будто и ему передалось мое настроение. Я проходила одну «гавань» за другой и, достигнув последней из них, «заросшей», как мы ее называли, повернула назад. Как раз в этот момент я увидела Фитти Ганторпа.
После того случая с кроликом, едва завидев Фитти, я со всex ног бросалась прочь, но сейчас я не побежала, потому что как и в то утро, когда мое внимание было приковано к несчастному зверьку, не могла отвести от Фитти глаз: он рассматривал что-то лежащее на его ладони. Это была маленькая птичка. Голая птичка, начисто общипанная. Будь она побольше, я бы решила, что Фитти убил голубя для пропитания, но это была совсем маленькая птица, есть нечего.
Она лежала на его большой ладони тонкими паучьими лапками кверху.