Он вздохнул, будто собирался прыгнуть с утёса в пучину. Не знаю, стоило ли развернуться на первых словах клятвы или принимать её вот так, обратившись задом к говорящему, но, наверное, меня бы развернули, если бы потребовалось. Поэтому я не сдвинулась с места, напоминая себе пойманную найлу, у которой, прежде чем перерезать горло, просили прощения за вынужденную жестокость.
— Я, Брисандр Эйген Мархвелл Эдрихам, подтверждаю свой договор с Аной Гурайд[1] и готовность выполнить свою часть договора.
Вот так коротко озвучив свои намерения, он задрал подол и пристроился сзади, но прежде провёл рукой снизу, задевая сокровенную горошину. Я вздрогнула.
— Расслабься, Ана.
Нажатие на точку, к которой недавно прижимался сир Райан, имело одно последствие — я вскрикнула от страха перед болезненным ощущением и потянулась вперед, чтобы избежать ещё более сильного.
— Ана… Проклятье! Ты же не готова! — судя по интонации, эмоции сира Бриса были где-то между удивлением и негодованием. — Амели не подготовила тебя!
— Я не понимаю вас, сир Брис. Я что-то опять сделала не так?
Возвращалась нервная дрожь.
— Ты предупредила госпожу о решении?
Платок! Воспоминание о нём пришло не сразу.
— Нет… Простите… Я не успела… — нос непроизвольно шмыгнул. Что не устраивало опять сира Бриса? Ведь всё шло просто хорошо ровно до этой минуты.
Он вздохнул. За него решил всё тот же орган, уткнувшийся в моё бедро.
— Ты разрешаешь, Ана, проникнуть в тебя сзади? — как-то неуверенно спросили меня.
Вопрос родил волну мурашек на моей спине. От страха или любопытства — я бы не смогла сказать.
— Да, господин.
Он выдохнул. Затем послышался звук плевка, и влажная прохлада коснулась места, не познавшего даже язык госпожи. Старшие сёстры рассказывали шёпотом, по секрету, будто некоторые хитрецы пользуются этим отверстием, чтобы избежать последствий, но… но там ещё больнее, чем обычным образом.
«Расслабься, Ана!» — всё, что мог сказать господин, пока я ныла, плакала и царапала ногтями столешницу. Чувство наполненности и ещё другое, похожее на желание вытолкнуть его изнутри, после минуты пытки сменилось ощущением скольжения. Мне удалось отвлечься на звуки шлепков и трение живота о стол. Уже не было так холодно. Возникало новое состояние сосредоточения на толчках сзади. Сама не знаю, как из меня вырвалось:
— О, господин… сир Брис! Да! Пожалуйста!..
Он на миг замер, потом немного увеличил темп, и рваный выдох со стоном вперемешку оповестил о разрядке. Помедлив, из меня вытащили орган, и во мне невольно сжалось то, что постепенно привыкало к гостю. Опять разные ощущения разрывали мой разум, на чём сосредоточиться — на разливающемся тепле в желудке и поднимающемся вверх, к груди, или спазмам в том самом месте?
Простонала, поведя бёдрами и чувствуя, как из меня выходит влага, стекает по складками.
— Проклятье… — вдруг сказал странным тоном сир Брис, и, не успела я задуматься над тем, что опять не так, как в меня снова вошёл мой «дружок», не собирающийся расставаться с объёмом.
Но в этот, последний на сегодня, раз всё пошло по-другому. Сир Брис двигался медленнее, его стоны стали глубже, как и дыхание. От прикосновения губ к спине и рук, снизу подобравшим мои груди, возникло желание заплакать. Не от боли и страха, а как от счастья, что уже было сегодня, когда мы нежничали с госпожой.
— Говори, Ана! — выдохнули сбоку от моего правого уха, и губы прикусили на мгновение мочку. — Говори!