Стоит ли говорить о том, что там уже было влажно и готово страдать за обоих моих хозяев? Сир Брис вошёл в меня, а на лице застыло каменное выражение, словно он испытывал одну единственную эмоцию — сосредоточенность.
Вид на него мне закрыла белая ткань платка, впрочем, поехавшая вниз от первого же движения вглубь — я выгнулась, натягивая простыню руками на себя и запрокидывая голову. Немного движений сира Бриса — и спазмы отпустили. Рядом сидела госпожа, и моя рука машинально погладила её, сжимая бедро.
— О, Ана! — выдохнул любимый голос. Платок был убран, красивые глаза склонились ко мне, а я жадно впилась в подставленные губы: скольжения сира Бриса и его возвышающийся торс будили во мне нечто невероятное.
— Я хочу сделать вам приятное, госпожа, — призналась я, эгоистично кривя душой, ибо когда я делала приятной моей сирре, то сама получала не меньшее удовольствие.
Она меня поняла. Я успела поймать изумлённый взгляд сира Бриса и его открывшийся рот, как мне на лицо опустились многострадальная розочка госпожи, вытерпевшая получасовую пытку. Мои руки обхватили поудобнее стройные бёдра, и язык пошёл в дело.
Я ощущала смешение вкусов — сок госпожи смешался с жемчугом господина, оставившим свой пряный след, и это сводило с ума ещё больше, как и осознание того, что мои хозяева сейчас оба со мной.
Мы с госпожой только входили во вкус, как толчки сира Бриса стали глубже, резче и очень быстро горячая волна изнутри затопила меня, даже ноги не успели устать от напряжения.
— Брис… — с укором сказала госпожа, но дело было сделано. Ей пришлось слезть с меня, чтобы выполнить очередной шаг ритуала.
Господин утомлённо лёг рядом со мной, и я наконец увидела слабую улыбку на его напряжённом лице. Пока госпожа собирала платком жемчуг, вытекающий из меня, говоря тем самым: «Он — только мой! И только он станет отцом моих детей!» — господин поднёс руку к моему лицу и коснулся пальцами рта, как бы из любопытства, желая знать, что я буду делать. Я покорно приняла их, видя, как расширяются его ноздри, и слыша, как сбивается дыхание от меняющейся картины запланированного ритуала.
Высушив меня, госпожа решила вознаградить за моё желание помочь и восполнить быструю работу господина, не выполнившего просьбу быть со мной нежным. Её язык быстро довёл меня до исступления, и, кажется, потеряв голову от моих всхлипов и встречных движений, она сама застонала.
Сир Брис наблюдал за нами и машинально то и дело подносил и сразу отдёргивал руку от своего ствола, опять принявший боевой вид: у магов с самоудовлетворением были опасные сложности.
— Прошу, господин! — взмолилась я, отпуская его пальцы и взглядом показывая на то, чего сейчас мне хотелось больше всего. Он понял и вскоре оказался бёдрами у моего лица. Общая игра, наконец, захватила его, он отбросил стеснение…
Пропитанный ароматами воздух в спальне или же наше обоюдное доверие — не знаю, что помогало сладкому безумию. Мы ласкали друг друга, как могли, перестав спрашивать разрешение и безошибочно угадывая желания друг друга при смене положения тел. Наверное, в Люмерии в эту ночь не было более счастливого мужчины, чем сир Брис. Наблюдая за нашими синхронными ласками, в какой-то момент он простонал:
— Девочки мои!..
И этим было всё сказано. Смелись в сторону ненужные лишние мысли, робость и подозрения. Он видел, на что готова пойти я, лишь бы угодить ему и госпоже. Видел, что госпожа получает не меньшее от этого удовольствия. Приняв факт, что и у меня с ней одинаковые потребности, он уже без стеснения ласкал меня языком.
Дважды огонь сира Бриса согревал меня изнутри, дважды — госпожу. И в конце концов мы, сошедшие с ума от растекающейся нежной слабости в наших телах, повалились на кровать, обнимая друг друга — и уснули. Сир Брис посередине, мы — захватив его тело в плен наших объятий.
Проснулась я от того, что моя левая часть тела замёрзла. Господин, имея дар огня, всегда был тёплый, даже в холодное время года. И вот к нему-то мы с госпожой, не имеющие сил встать и забраться под покрывало, прильнули. Только в моём лумерском теле магия огня быстро разошлась, впиталась, растворилась — в то время как госпожа продолжала сладко спать, уткнувшись мужу в правый бок, закинув одну ногу поверх его и положив руку на грудь.
В комнате царил полумрак, свечи были потушены или потухли сами. И только две настенные бра давали немного света, которого мне хватило, чтобы быстро вспомнить, где я нахожусь.