Габриэль щелкнул языком между зубами.
— Я думал, что она подходит для каждого штамма, отсюда и термин «универсальная».
Она покраснела.
— С вакцинами много чего может пойти не так.
— Это не то, что рекламировали. Они обещали чудо. — Его взгляд прошелся по ней, глаза стали жесткими, почти злыми.
Амелия моргнула, разрывая зрительный контакт.
— Ты так говоришь, как будто это чья-то вина.
— Может, и так.
— Болезни неизбежно распространяются в плотных городских районах. Так было всегда, начиная с эпидемии гриппа в 1918 году, бубонной чумы до этого и всех эпидемий с тех пор — вспышки в Индии, штамма летучей мыши, который уничтожил половину Дублина пять лет назад. Так работают эпидемии. Никто не виноват. Это смешно.
— В самом деле?
— Ты говоришь так, будто обвиняешь моего отца. — Ее слова казались слишком нервными. Пустыми. Амелия подумала о Сайласе. О матери, которая всегда защищала Деклана, несмотря ни на что.
— Твой отец сделал состояние и карьеру на страданиях других, — почти прошипел Габриэль. — Сначала лечение рака, потом универсальная вакцина, теперь микрочип, который он хочет вживить каждому гражданину.
— Виталичип сведет к минимуму распространение всех этих эпидемий, немедленно оповещая медицинских и правительственных чиновников о заражении. Это спасет миллионы жизней.
— И сколько миллиардов заработает «БиоГен», а?
Ее рот сжался в тонкую линию.
— Это несправедливо. По-твоему, он должен разорить свои компании, раздавая их?
— Нет, я думаю, что его истинная цель… — Глаза Габриэля сузились, ноздри раздувались, словно он готовился к спору. Но потом он остановился. Вдохнул воздух, напрягая челюсть. — Может, нам стоит сменить тему?
— Наверное.
Неуютное и напряженное молчание затянулось. Может быть, это очередная ошибка. Может быть, ей стоит уйти. Следует вернуться в столовую «Оазис», где ей самое место. Но Амелия хотела быть там еще меньше, чем здесь.
Горячая, бурлящая вода массировала ее ноги. Тепло проникало в тело. Она смотрела на мандариновые и фиолетовые цвета, мягко мерцающие на воде. Ей не хотелось уходить.
— Давай попробуем поговорить о чем-нибудь приятном, хорошо? Я начну. Если бы ты мог сделать все что угодно, что бы ты выбрал?
— Я бы стал президентом и изменил мир.
— Серьезно?
— Серьезно. Я бы избавил политику от коррупции. Принял бы законы, которые действительно помогают людям.
— Звучит как прекрасная мечта.
— Это реально. Мы могли бы все исправить. Настоящие изменения могут произойти, если люди начнут бороться.
Амелия фыркнула.
— Бороться с чем? С исчезающими пчелами? С засухой? Гибелью урожая? Высыханием рек? Хочешь исполнить танец и вернуть дождь в Аризону?
— Все эти проблемы возникли по вине людей, которые поставили жадность выше защиты следующего поколения.
— Люди не убивали пчел, не создавали смертоносные чумы и не вызывали ураганы с неба, чтобы разрушить города. Это деяния Бога.
Габрэль рассмеялся, но смех получился грубым и резким.
— Зачем Богу делать что-то подобное?
— Потому что… — Амелия остановилась. Слова в ее голове принадлежали отцу, а не ее самой. Она вздохнула. — Знаешь? Неважно.
На мгновение они замолчали. Огни внутри спа светились бирюзовым светом. Пар увлажнял ее платье, согревая ноги. Вдалеке прогремел гром.
— А ты? — спросил Габриэль. — Если бы ты могла быть где угодно, делать что хочешь, чтобы ты выбрала?
Ну хоть на этот вопрос ответить несложно. Она потерла следы на подушечках пальцев, неизменные углубления от скрипичных струн за годы упорных занятий. Сначала Амелия занималась для отца, ради мимолетной вспышки одобрения в его глазах. Деклан Блэк, не слишком ценил искусство или музыку, но зато уважал победу и статус, все, что отражало честь и престиж. Всю жизнь Амелии казалось, будто все, что она когда-либо делала, сводилось к тому, чтобы угодить отцу.
Но Амелия играла и для себя. Она никогда не жалела о жертвах, которых требовала от нее музыка, о репетициях, прослушиваниях, сольных концертах и конкурсах — все это того стоило.