Он похудел, и его гордые плечи поникли. Его некогда завораживающие глаза впали и потускнели, как будто он готовится к смерти.
Если бы я не согласись на это, то потеряла его.
Это только для того, чтобы спасти его, говорю я себе. Чтобы спасти нас обоих. Я имела в виду то, что сказал на днях. Если он уйдет, у меня больше не будет интереса к жизни.
Глотая слезы, я смотрю вверх и дрожу. В коридоре, в котором я нахожусь, еще холоднее, чем в комнате, которую я только что покинула. Я обхватываю себя руками, чтобы защититься от пронизывающего холода на моей обнаженной коже. Я все еще в одном спортивном лифчике, несмотря на бесконечные лихорадочные попытки Себастьяна заставить меня надеть его куртку.
Я слаба и голодна. Через некоторое время мой желудок перестал требовать еды и теперь просто сжимается от своей пустоты.
Единственное, что придавало мне сил и бодрости, — это необходимость спасти Себастьяна и вытащить его отсюда.
Я позабочусь о том, чтобы он был в безопасности, даже если это будет последнее, что я сделаю.
Кроме приглушенного света, вокруг ни души.
Надежда расцветает у основания моего живота. Может быть, я смогу найти выход и получить помощь.
— Я хотел, чтобы Квотербек смотрел, но он потерял сознание.
Я вздрагиваю от звука, доносящегося прямо позади меня, и оборачиваюсь, мое сердцебиение учащается.
Рен стоит в тени недалеко от двери и, должно быть, был там все это время. Или, по крайней мере, с тех пор, как я вышла. Ухмылка растягивает его губы, когда он отталкивается от стены и подходит к тому месту, где я стою.
Рен в точности такой, каким я его помню с первой встречи в нашем доме несколько недель назад. Высокий, худощавый, носит черный костюм без галстука, а из-за его шеи выглядывают татуировки в виде змей, как тонкий перевод гнева, которым он может обладать. Его серьги с черными точками придают ему бунтарский образ, который противоречит всему остальному.
В то время он казался озорным человеком, который хочет неприятностей, как дети, которые замышляют бунт, а затем прячутся, чтобы посмотреть, как он разворачивается.
Меня снова охватывает то же чувство. Только на этот раз, похоже, он хочет быть там и сам стать свидетелем происходящего.
Он кружит вокруг меня, как будто я его последняя добыча. Мои конечности напрягаются, а дыхание становится тяжелее.
В прошлом мне нравилось, когда со мной обращались как с добычей, но только в рамках моих игр с Себастьяном. Только потому, что это было на наших обоих условиях. Я ни разу не почувствовала, что нахожусь в опасности, независимо от того, насколько он выходил из-под контроля или как грубо обращался со мной.
Потому что он Себастьян, и в глубине души я знала, что он никогда не причинит мне вреда.
Эта ситуация совершенно иная.
С тех пор как я встретила Рена, все, что он делал, — это причинял мне боль. Тот факт, что я понятия не имею о его мотивах и целях, держит меня в напряжении.
— Может быть, я могу облить квотербека водой, чтобы он мог смотреть, как ты прыгаешь на моем члене, — он усмехается. — Что ты об этом думаешь?
Я сглатываю комок в горле и перехожу на свой твердый тон. — Ты сказал, что найдёшь ему врача.
— Властная. Почему я не удивлен? — у него легкий акцент, когда он говорит по-английски, похожий на мамин. Что, вероятно, означает, что он родом из Японии.
Но это почти ничего не говорит мне о нем.
Я выпрямляюсь и смотрю ему в глаза. — Ты обещал вызвать врача.
— Только после того, как я трахну тебя, пока ты будешь стонать и кричать. Особенно последнее.
Больной ублюдок улыбается при мысли о том, что заставит меня кричать.
Он протягивает руку, и когда он касается пряди моих волос, я вздрагиваю, как будто меня ударило током. — Почему ты ведешь себя так отвратительно, когда мы собираемся повеселиться?
— Я не буду этого делать, пока вы не вызовете ему врача.
— Мы так не договаривались.
— Теперь да, — я скрещиваю руки на груди. — Откуда мне знать, что ты не оставишь его умирать после того, как получишь то, что хочешь?
— Ты этого не сделаешь, и в этом весь смысл, — у Рена тонкая резкая манера говорить. Он делает это медленно, почти методично, с постоянной ухмылкой на губах.